К середине дня западный ветер неожиданно сменился восточным. Восточные ветры весьма опасны, но не продолжительностью, а силой, и могут шутя погубить корабль, если он не готов к встрече с ними.

В одно мгновение море закипело, на судно обрушились огромные волны. Капитан приказал привести к ветру и встретить ураган под грот-марселем, фоком, крюйселем и стакселем.

Во время этого маневра, карабкаясь по рею,[81]чтобы высвободить шкот кливера, сорвался матрос Гастине.

— Человек за бортом! — крикнул его товарищ, он видел с бака, как матрос ушел под воду.

Все быстро поднялись на палубу, а капитан поспешил на ют, чтобы руководить спасательными работами.

Не будь Гастине отличным пловцом, он бы погиб. Волнение было слишком сильным, чтобы опускать шлюпку. Оставалось одно средство — бросить спасательные круги, что и было немедленно сделано.

К несчастью, Гастине упал с наветренной стороны, и спасательные круги до него не долетели, потому что корабль сносило ветром. А потому Гастине поплыл к ним, мощно рассекая волны.

— Отдать рифы фока и брамселя! — приказал капитан Буркар.

«Святой Енох» повернул и стал приближаться к боровшемуся с волнами человеку. Гастине не замедлил ухватиться за один круг и теперь мог не сомневаться, что, если он удержится, его вытащат, как только корабль повернет на другой галс.

Неожиданно положение чудовищно осложнилось.

— Акула… акула! — закричали стоявшие на юте.

За кормой то появлялась, то исчезала в волнах одна из тех огромных акул, известных своей ненасытной прожорливостью и чудовищной силой, о которых не без основания говорят, что у них есть только челюсти и желудок. А что, если она набросится на несчастного?., если беднягу не успеют поднять на борт вовремя!

Впрочем, Гастине не видел акулы, хотя та была от него в какой-нибудь сотне футов. Он даже не слышал криков на корабле и не подозревал о грозившей ему опасности.

Два выстрела грянули одновременно. Это Эрто и Ромэн Алотт, схватив ружья в кают-компании, выстрелили в акулу. Попали они в нее или нет, не известно… Во всяком случае, страшная хищница нырнула и больше на поверхности не появлялась.

Тем временем судно стало менять курс. Но получится ли это при таком волнении? Если повернуть не удастся — что весьма вероятно при таких неблагоприятных условиях, — то маневр окажется бесполезным.

Все в тревоге замерли. На какое-то мгновение «Святой Енох» с полощущими и яростно хлопающими на ветру парусами словно замер в нерешительности. Наконец паруса забрали, и судно повернуло, дав при этом такой крен, что вода хлынула в шпигаты.[82]

Прочно закрепили шкоты, и «Святой Енох» приблизился к спасательному кругу, за который держался матрос. Ему бросили конец, и он крепко за него ухватился. Матроса уже поднимали к релингам, когда мощные челюсти вновь появившейся акулы готовы были откусить ему ногу. Едва очутившись на палубе, Гастине потерял сознание. Впрочем, доктор Фильоль без труда привел его в чувство.

Тем временем гарпунер Дюкрэ бросил чудовищу крюк с насаженным на него куском мяса. Но акулы не было видно: возможно, она обратилась в бегство. Внезапно сильный рывок чуть не сорвал трос, к счастью закрепленный за кнехт.[83]Крюк вонзился в акулью пасть и держал ее крепко. За трос взялись шесть человек и вытянули его из воды. Затем, накинув на хвост акулы скользящую петлю, ее втащили на борт лебедкой, и она тяжело плюхнулась на палубу, где несколькими ударами топора ей мгновенно вспороли брюхо.

Обычно матросов очень интересует содержимое желудков этих чудовищ, название которых, как утверждают некоторые, происходит от латинского слова requiem (фр. requin).

Так вот что извлекли из брюха этой акулы, где вполне нашлось бы место и для бедняги Гастине: пустую бутылку, три консервные банки, тоже пустые, несколько саженей троса, кусок швабры, обломки костей, клеенчатую зюйдвестку,[84]старый рыбацкий сапог, стойку куриной клетки.

Все это, естественно, весьма заинтересовало доктора Фильоля.

— Это какой-то морской помойный ящик! — воскликнул он.

Действительно, трудно было найти более точное определение. И он добавил:

— Ну а теперь можно выкинуть ее за борт.

— Отнюдь нет, мой дорогой Фильоль, — возразил месье Буркар.

— А что вы собираетесь делать с этой акулой, капитан?

— Разрезать ее на куски, чтобы использовать все, что имеет хоть какую-то ценность. И между прочим, это должно быть вам интересно, доктор, жир, извлекаемый из акул, никогда не застывает. Он обладает теми же качествами, что и жир тресковой печени. А из высушенной и отполированной шкуры делают всякие безделушки. Переплетчики используют ее для изготовления шагрени, а столяры полируют ею дерево.

— Может быть, вы еще скажете, капитан, что мясо акулы съедобно? — спросил доктор Фильоль.

— Конечно, а акульи плавники пользуются таким спросом в Поднебесной империи,[85]что идут на рынках по семьсот франков[86]за тонну. А поскольку нам, в отличие от китайцев, не понять прелести этого блюда, то мы готовим из акул рыбий клей для осветления вин, пива и ликеров, и надо сказать, лучшего качества, чем осетровый. Кроме того, если вас не раздражает привкус рыбьего жира, акулий филей[87]очень даже недурен… Как видите, эта рыбка кое-чего стоит!

Двадцать пятого апреля месье Буркар сделал в судовом журнале запись о прохождении экватора.

Погода стояла ясная, и с восходом солнца капитан определил долготу и рассчитал местное время. В полдень, когда солнце прошло верхнюю точку, учтя расстояние, пройденное за это время, капитан вычислил широту и окончательно определил время по хронометру.