Промедлений не будет. Тактика партизанской войны, когда приходится нападать и прятаться, не оставляла времени осмотреть поле боя. В любой момент могли появиться другие сипахи, мог прибыть отряд янычар. Пришла пора отступать. Пересчитали раненых, собрали вражеское оружие, тело молодого Месквиты привязали к седлу его лошади, а трупы сарацин обезглавили. Гарди отер пот с глаз и отсалютовал в ответ на приветствие и поздравления командира. Эта стычка была лишь началом. Она забудется в грядущей бойне.

Спустя два дня с тех пор, как дозорные впервые заметили турецкий флот, Мустафа-паша сошел на берег. Верхом на белом арабском скакуне, в сопровождении военного совета главнокомандующий османской армии торжественно прошествовал к лагерю, разбитому неподалеку от побережья. Он мог позволить себе слегка улыбнуться в душе и не стал отказываться от удовольствия устроить небольшой парад. Мустафа-паша чувствовал, что поступил правильно, прибыв на Мальту. Приятно начинать кампанию, которая прославит Аллаха, возвеличит Сулеймана и пропитает эту каменистую пустыню кровью и потрохами христиан. Роскошь и великолепие процессии лишь подтверждали могущество империи. Выстроившиеся в шеренги янычары, обнаженные сверкающие ятаганы, развевающиеся плюмажи из перьев цапли на головных уборах — все свидетельствовало о стремительной победе. Исход войны предрешен.

В блеске ярких шелков, под звуки труб старшие командиры вошли в свои временные обители. Завтра или спустя несколько дней они отправятся дальше, чтобы обосноваться на командных постах, откуда просматривается Большая гавань. В этот час их войска продвигались мимо Заббана, захватывая территорию на высотах неподалеку от Биргу. Вскоре, вселяя ужас в сердца рыцарей, вершину холма увенчает первый стяг. А еще некоторое время спустя вся мощь османского воинства сомнет стены вражеских редутов. Все еще впереди. Тем временем командиры могут отдохнуть после долгого путешествия: пить шербет, курить гашиш и развлекаться с наложницами. Они могут занять себя чем угодно, пока не придет время подсчитывать добычу.

Мустафа-паша пристально посмотрел на адмирала Пиали. Он знал, что это дурной союз, ибо капризный султан опрометчиво навязал командование ключевой кампанией двум полководцам. Подлинное заблуждение, сущий вздор. Который и противопоставил его огонь холодности Пиали, его опыт преувеличенным успехам адмирала, его военные походы мелким морским набегам флотоводца. Мустафа-паша: бесстрашный, внушающий трепет военачальник. Пиали: изнеженный дворцовый фаворит и государственный сводник. В глазах султана они дополняли друг друга. Лишь ноющая боль оставалась сама по себе.

— Вы выбрались на берег, адмирал Пиали.

— Здесь мне так же комфортно, как и в море.

«Но вам не так же рады». Мустафа-паша уселся на шелковую подушку.

— По крайней мере ваши драгоценные галеры в безопасности.

— Эти галеры везли через все море ваших людей, лошадей и снаряжение. Без моего флота ваше вторжение не состоялось бы.

— Без моей армии вы не сумели бы угрожать рыцарям неминуемой гибелью, как не было бы повода для триумфального возвращения в Константинополь.

— Похоже, мы преданы одному делу, Мустафа-паша.

— Прикованы к одному веслу, Пиали.

Адмирал улыбнулся:

— Занятная дилемма. Уверен, мы сможем разрешить ее, проявляя такт и терпение.

— Я уже проявил терпение, Пиали. Ибо ни по какой иной причине я бы не согласился с вашим планом атаковать Мальту с юга.

— Но именно здесь находятся рыцари, Мустафа-паша.

— Опасность же таится на севере. А если подкрепления из Сицилии все же прибудут? Если вспомогательная армия укрепится на берегу или укроется в Мдине?

— Добейтесь быстрой победы — и о подмоге можно будет не беспокоиться.

— Рассуждения истинного адмирала.

— А также тактика командира. Мои корабли нуждаются в якорной стоянке, а она в руках рыцарей.

— Мы и здесь в безопасности.

— Пока не подули ветра и не поднялся шторм. Мне нужен проход Марсамшетт, который находится под охраной форта Сент-Эльмо и открывает путь в Большую гавань.

— Драгут будет против.

— Драгут не женат на дочери наследника османского престола.

Таково было откровенное предупреждение, язвительное напоминание о том, кто обладает истинной властью.

Мустафа-паша не стал отвечать на выпад. Он достаточно умен, чтобы разгадать уловку адмирала и верно оценить соперника. Безусловно, Пиали распоряжается флотилией. Наслаждается прочной поддержкой придворных. Но адмирал, будучи человеком самоуверенным и невежественным, непременно перестарается. Кроме того, врага разобьют на суше, а это уже будет делом армии, царством Мустафы-паши, где властвовали осадные инженеры, канониры, стрелки и фехтовальщики. Ради выгоды и призрачного единства главнокомандующий проглотит обиду.

Гнев всегда можно унять и жить, невзирая на разочарование. Мустафа-паша вошел в шатер для допросов и приказал палачам выйти. Времени они не теряли. На столе из толстых досок было растянуто прикованное кандалами обнаженное истерзанное тело мужчины. Мустафа-паша подошел ближе. Подобный вид живых останков ничуть не тревожил его. Пальцы на конечностях жертвы отсутствовали, правая нога сломана, мертвенно-бледную кожу покрывали рубцы и ожоги. Тем не менее это был образец ужасающей красоты. Потому как перед генералом предстало полумифическое существо, раненый рыцарь-госпитальер, настоящий кладезь сведений. И эта тварь рыдала и молилась на своем наречии.

— Война — кровавое дело. — Заговорив по-итальянски, Мустафа-паша принялся задумчиво жевать рахат-лукум. — Ты Адриен де Ла Ривьер?

— Именно так. — Тягостные слова с трудом слетали с треснувших губ.

— Незавидная участь для столь благородного имени.

Воцарилась тишина. Пленник мог потерять сознание или упустить ход мысли. Мустафа еще раз откусил от лакомства и подвинул стул — так легче разговаривать и наблюдать. По горлу тонкой струйкой потекла сладость.

— Ты совершил глупость, возглавив атаку кавалерии, Адриен де Ла Ривьер.

— Таков был приказ.

— Расстаться с жизнью по бессмысленному жесту?

— Я страдаю, как и Господь мой когда-то страдал.

— Ты будешь страдать гораздо сильнее. — Склонившись, Мустафа-паша учуял запах пота и крови и заметил, как прерывисто поднимается и опадает грудь пленника. — Где же твой Бог, Адриен де Ла Ривьер?

— Он со мной.

— Нет, неверный пес, с тобой я. Твоя жизнь зависит от моего решения, а твоя смерть — от моей воли.

— Во мне жива вера.

— В тебе жив страх.

Генерал был прав. Он смотрел, как все тело рыцаря сотрясала дрожь. Подобные случаи редко отличались один от другого. Пленник мог оказаться сильным или слабым, смелым или трусливым, самоуверенным или подавленным, но боялись все. Все они сдавались перед клещами и раскаленным клеймом. Мустафа-паша видел подобное в Австрии, Венгрии и даже в Персии. Разные языки — результат один. Шевалье Ла Ривьер не был исключением.