— А разве вы не были бы в большей безопасности в Англии?

Гарди подошел к столу и раскатал на нем рядом друг с другом две полоски ткани.

— Вот полуострова, где находятся Биргу и Сенглеа. А вокруг — море и турецкий флот. Со стороны суши перед нашими стенами и бастионами стоит турецкая армия. Они окопаются и укрепятся, уверенность их возрастет, а вместе с ней и их жестокость.

— Похоже, мы оба думаем не о побеге.

— О чем же, миледи?

Они улыбнулись друг другу. Ему было двадцать два года, ей — восемнадцать. Обстоятельства свели их вместе, а взаимная симпатия могла сблизить еще больше. Мария опустила глаза. То был признак нежданной робости или мимолетной покорности; на мгновение она ослабила свою защиту. Такого знака и ждал Кристиан.

Прибыли новые раненые.

— Прошу меня простить, месье Гарди. Я должна позаботиться о больных.

— Я же должен вернуться к своим военным обязанностям, миледи.

Кристиан удалился, согретый уверенностью в том, что Мария приехала в Биргу, дабы разыскать его. Отъезд из Англии, жизнь среди корсаров, бегство из Северной Африки — все это привело его сюда, в осажденный анклав. К ней. Волей судьбы и стечением обстоятельств. Скитания его окончены.

В напоенном ароматами ночном воздухе средь тихих стонов, молитв и мольбы умирающих, едва преодолев расстояние над опустевшим полем брани, раздался некий звук. Часовые на стенах Биргу прислушались. До них доносился высокий пронзительный крик. Мустафа-паша сдержал обещание. За завесой земли и кустарников пленный рыцарь Адриен де Ла Ривьер страдал за свою ложь. Истязатели обратились палачами. Они били француза деревянными дубинами — сначала по пяткам, затем по ногам, животу и груди. Умелые руки методично исполняли свою работу. Но к счастью, им не пришлось долго стараться. Еще до рассвета рыцарь испустил дух. Его внутренности превратились в месиво, а нескончаемо кровоточившие сосуды порвались. Воцарилась тишина, но отголоски криков Ла Ривьера, казалось, еще витали в воздухе. Он покинул своих братьев, не оставив сомнений в фанатизме турок.

Осадные пушки были уже в пути. В темноте, освещенные лишь редким пламенем горящих факелов, под вездесущий треск кнутов длинные неповоротливые вереницы запряженных рабов и воловьих пар с трудом продвигались вперед. Позади, водруженные на деревянные повозки, тянулись орудия. Там были восьмидесятифунтовые пушки, кулеврины[14] поменьше и громадные василиски[15], способные стереть с лица земли любые укрепления двухсотфунтовыми зарядами из железа, камня и мрамора. Немногие стены могли выдержать их залп, и лишь некоторые не разваливались сразу. Пред этими орудиями падали на колени целые города, сдавались на милость замки. Теперь же они направлялись к форту Сент-Эльмо.

Запершись в небольшой комнате для аудиенций в форте Сент-Анджело, великий магистр Ла Валетт был занят тем, что отправлял друга на смерть. Это оказался Пьер де Массуэ, более известный как полковник Мас, выдающийся воин, любимый подчиненными командир и, подобно самому Ла Валетту, закаленный в боях рыцарь из Прованса. Оба знали, что шансы на успех невелики. Но никого из них это не пугало.

— Я требую слишком много, Пьер.

— Не больше, чем от самого себя или любого другого рыцаря, Жан Паризо. Я охотно исполню приказ, уповая на Господа.

— Ты возьмешь две сотни испанских пехотинцев и отправишься в Сент-Эльмо. Я выделю столько солдат, сколько смогу.

— Не ослабляй гарнизон.

— Я хочу ослабить турок. Чем дольше ты продержишься в Сент-Эльмо, тем выше вероятность, что они отступят. Их потери возрастут, решимость ослабнет, а атаки на Биргу и Сенглеа станут безрезультатны.

— Что ж, я рад, что мне выдалась такая возможность.

— Каждая минута, каждая жизнь, каждый выстрел должны быть на счету. Изнурите этих язычников, сокрушите их так же, как они вознамерились сокрушить стены форта.

— Наш дух непоколебим, Жан Паризо. Слово чести.

— Тебе выпал шанс увековечить имя нашего ордена.

— В форте есть провизия, вода и полторы тысячи воинов. Со свежим подкреплением и верой в сердце мы покажем, на что способны.

— Не сомневаюсь.

— Ты удостоил меня великой чести, Жан Паризо.

— Я полагаюсь на тебя. Помощь придет, но потребуется время. И ты его выиграешь. С каждым днем, проведенным в сражении, истекает лето. С каждой неделей, пока враги остаются без победы, приближается сезон осенних штормов, когда их галерам придется отплыть восвояси.

— Сент-Эльмо станет для турок самым горьким плодом.

— Пусть они поперхнутся.

Полковник Мас кивнул.

— Бролья во главе гарнизона, де Гуарес за старшего помощника, и весь цвет европейского рыцарства плечом к плечу. Мы непобедимы.

— Лодки уже готовы. — Ла Валетт встал. — Мы еще увидимся, Пьер.

— Быть может, в раю.

— Будь тверд, друг мой.

Рыцарь преклонил колено и коснулся губами протянутой руки.

— Молись за нас, Жан Паризо.

Когда полковник Мас отбыл, Ла Валетт остался в одиночестве, чтобы вновь внимательно ознакомиться с последним посланием вице-короля Сицилии. Храбрые мальтийские рыбаки рисковали жизнью, доставляя это письмо. Но, как оказалось, напрасно. Дон Гарсия де Толедо тянул время, перечислял трудности, с которыми столкнулся, созывая войско. Он не собирался спасать Мальту. Вице-королю и без того хватало забот: сберечь собственную шкуру и защитить свой остров. Он даже предлагал ордену бросить оставшиеся галеры ради большего блага. Болван и трус. Ла Валетт поднес документ к очагу и смотрел, как бумага съежилась в огне. Мальта обречена.

Размышления гроссмейстера прервал вошедший паж, который объявил о прибытии посетителей. Магистр примет их.

— Месье Гарди, мавр и мой племянник Анри. Грозная компания.

Все трое поклонились.

— Полагаю, ваше дело не терпит отлагательств.

За всех ответил Гарди:

— Тому виной час испытаний, ваша светлость.

— Говорите.

— Турецкие ятаганы обрушатся на Сент-Эльмо. Наш долг и намерение в том, чтобы ослабить их удар.