сон, но справиться с собой не могу. Руки сами тянутся к волосам, чтобы коснуться. Я вас люблю, Антон Борисович. Люблю с самой первой встречи. Ваше лицо и взгляд. То, как вы садитесь рядом со мной, чтобы обнять. И как пахнет ваш одеколон. Я всегда вспоминаю, как вы сидели за столом, такой строгий, в синей рубашке с голубым галстуком. А верхняя пуговка была расстёгнута. И мне хотелось протянуть руку и… Нет, не так… — Алла недовольно хмыкнула и сделала паузу. Казалось, что она репетирует роль. Слова звучали с придыханием, веяли с губ, возникали из воздуха, складывались нутром, несли откровение. — Я люблю в вас всё. Этот высокий умный лоб, тонкий нос, и губы, такие нежные. Я люблю смотреть на них, когда вы говорите, а ещё — когда улыбаетесь. И я представляю, как они целуют. Касаются моей щеки и шепчут, что я единственная на свете…

Было сладко слушать в полудрёме ласковый девичий голосок. Неожиданно смысл услышанных слов проник в сознание Заботкина, огорошил — это же о нём!

Я боюсь потревожить твой сон.…

В голове появилась ясность. Вспомнил свои недавние мысли о том, что эту девочку он хотел лишить матери, оставить без любви. Сделать из неё механического робота, выполняющего поручения на благо Отчизны, заставить общаться с ворьём и убийцами.

Надо было брать ситуацию под контроль. Он громко шмыгнул носом и закряхтел, ворочаясь. В голове продолжало звучать: «Я боюсь потревожить твой сон… я боюсь потревожить твой сон…» Точно замкнуло. Откуда она взяла эту фразу — из сборника Асадова? Или придумала сама? Было что-то одухотворённое в сочетании этих простых слов.

Алла умолкла, отскочила и села на стул, прикрылась шинелью.

Антон расправил спину и потянулся, открыл глаза, посмотрел на девочку. Стал серьёзным:

— Тебе не стыдно? — произнёс с укоризной.

Увидел, как она мгновенно покраснела, опустила взгляд. Покачал головой: — Напиться в таком возрасте…

Заметил, как Алла вздрогнула, не отрывая взгляд от пола, улыбнулась, — решила, что самое сокровенное Антон Борисович проспал. Откинула шинель:

— Мне вчера было шестнадцать — я теперь совершеннолетняя…

— Ошибаешься! Совершеннолетие наступает в восемнадцать. А сейчас просто паспорт получишь — в него прописку поставят, чтобы знать, где ты живёшь! Мне не хочется читать тебе нотации. Ты же всё понимаешь, давай, чтобы этого больше не было. Хорошо?

— Хорошо, — Алла кивнула, счастливо улыбнулась.

— Помнишь, я в прошлый раз говорил тебе о предстоящей работе? Не передумала?

— Нет.

— А если… — Антон немного помедлил, чувствуя, что не до конца поборол желание подленько умолчать. Сделал над собой усилие: — Если я тебе скажу… что твоя мать жива, замужем и воспитывает троих ребятишек…

— Уже трое? — с надменностью в голосе хмуро прервала Алла, засопела, напыжилась, снова уставилась в пол. Но уже по-другому — словно пытаясь прожечь. Опять стала кутаться в шинель. Поджала ноги, обняла себя. — Когда приезжала, был только один. И этот азер с ней? Ненавижу!

Заботкин растерялся, не узнавал свою подопечную. Такой резкой перемены он не предполагал.

Из-под опущенной головы девочки звучал полный отчаянного презрения незнакомый голос:

— Лучше бы её родительских прав лишили, тогда бы мне хоть комнату дали после интерната!

Антон не знал, как продолжить общение: что спросить, или сказать. Подумал, что лучше перевести разговор на другую тему — успеет позже выяснить причины такого отношения. Неуверенно произнёс:

— После Нового года у тебя будут каникулы?

— Конечно, как у всех — две недели, — хмуро ответила она.

— Может, поработаем? Приходи! А сейчас пока рабочий день не начался — иди домой.

Алла кивнула, и Антон проводил её до двери.

Глава 8. Первое внедрение

В середине декабря пришли морозы, выпал снег. Антон снова завесил половину окна. Алла не появлялась. Он уже начал думать, что больше её не увидит.

Быть может, она всё же решила поехать к матери и там осталась. Всё-таки — родная душа! Приголубит, приласкает. А то, что её муж азербайджанец — так и среди них немало хороших людей. Тем более что они мусульмане — спиртным не злоупотребляют.

Алла появилась через неделю. Вела себя настороженно. Поздоровалась и, ничего не спрашивая, прошла в кабинет. С серьёзным видом села на стул у стены.

— Ты что такая хмурая? — спросил Заботкин. Я тебя давно жду. Уезжала куда?

— Нет, не уезжала, — тихо ответила она, — думала, вы меня к матери отправите. На «барабане» с девчонкой познакомилась — у неё жила.

— На «барабане» — это где? — не понял Антон.

— Метро «Площадь Восстания», там внутри наши собираются. Заведующая интернатом не знает, что у меня мать есть — не видела её, когда мы встречались. Я тогда мать прогнала.

— Ясно, — произнёс Антон, подумал, что девочке не хочется ворошить прошлое, постарался улыбнуться как можно искренней, — А у меня для тебя сюрприз!

Алла взбодрилась, взгляд засветился, но спрашивать не решилась.

Заботкин достал из сейфа конверт с деньгами и положил на стол:

— Это тебе, пододвигайся!

Алла не пошевелилась, но взгляд выдавал еле сдерживаемое любопытство:

— Что это?

— Премия за раскрытое преступление. Помнишь кавказца — наркомана с машиной?

Девушка пересела ближе к столу, взяла конверт в руки, пересчитала деньги.

— Половина стипендии! — восторженно произнесла она. Глаза заблестели. Резко вскочила и, перегнувшись через стол, обняла Заботкина за шею. Поцеловала в щёку. Купюры просыпались. Начала их собирать, смущённо отводя взгляд:

— Я думала, вы тогда пошутили! Я вас так люблю…

— Давай не увиливай, деньги любят отчётность пиши расписку, — деланно строго произнёс Антон.

Протянул девочке ручку с листком и продиктовал содержание. Грусть Аллы ушла, как и не бывало. Она вся светилась, стала перекладывать