Однако, глянув на приятеля, Мещерский только сглотнул и спросил совсем о другом:

– Фома, там, в контракте, есть пункт на организацию экскурсий для французов на ярмарку ремесел в этот твой Тихий Городок. Так там что-то про лапти отдельным пунктом, я не совсем понял…

– Французы настаивают, чтобы в ходе экскурсии им были показаны настоящие русские лапти из лыка, весь процесс плетения, вся технология. – Фома смотрел в иллюминатор, где не было видно ничего, кроме облаков. – А то на других турах им поддельные подсовывают, китайские.

– Китайские лапти? – переспросил Мещерский.

– Из тростника. Контрафакт. А контрафакта лягушатники не хотят видеть. Водка, матрешка, икра, балалайка, лапоть, Сталин, Мавзолей, балет – вот все, что они желают видеть там у нас. И чтобы все русское, посконное, а-ля натюрель. – Фома повернулся в кресле и бросил зоркий взгляд на стюардессу, угощавшую пассажиров бизнес-класса спиртными напитками. – Рыбку там у нас мусью половят – ершей, окуньков, в баньке попарятся, на шарах воздушных полетают. Кому еще чего-нибудь этакого захочется, что ж… Я лично могу им свою экскурсию провести. Покажу им место, где сестру мою зарезали, где она кровью, девчонка, истекла… Вон в Лондоне мы ж делали для своих буржуев тур по местам Джека Потрошителя, где он кишки на тротуар выпускал, так отчего же там у нас, на моей малой милой родине, не организовать что-то альтернативное…

– Фома, подожди, – Мещерский сжал его запястье. Оно было горячим, точно у Фомы была температура. – Погоди ты, успокойся. Видишь, мы летим домой. Все вышло, как ты хочешь. И я с тобой. Ты только объясни мне толком, что произошло?

– Ничего.

– Но я же чувствую!

– Ты все равно мне не поверишь, Сережа. Скажешь – допился до чертей.

– Положим, ты до них допился. Ну а все-таки? – настаивал Мещерский.

Губы Фомы задрожали.

– У тебя так не бывало – сидишь, все вроде нормально, ништяк полный. И вдруг…

– Что? Что вдруг?

– Как будто тебя позвали. Откуда-то оттуда. Издалека. Не знаю, как объяснить, – Фома покачал головой. – Из темноты. Из прошлого, которое… которое из памяти вытравить старался. Ты думаешь, я не пытался поначалу забить на все это? Еще как пытался. Но не вышло. Та потаскушка в баре… Сережа, это стало последним толчком, последней каплей. Я ведь сначала подумал… Ее это глаза были, Ирмы, моей сестры… На одно мгновение, на один миг глянула она на меня оттуда и…

– Но ведь авиабилеты ты заранее заказал. И контракт с французами тоже заранее заключил.

– Да, конечно, – Фома потерянно кивнул. – Все верно. Ты не переживай. Это очень выгодный контракт. Столичный наш клубешник географический много будет с него иметь. Много бабок, Сережа. Но…

– Мы съездим вместе с тобой в этот твой Тихий Городок, – пообещал Мещерский.

Об убийстве он Фому там, в самолете, не спрашивал. Решил – расскажет сам. Когда сможет и захочет. Но кое-какие справки все же осторожно навел. Фома рассказывал неохотно и скупо: в прошлом Тихий Городок был закрыт для иностранных туристов. В окрестностях его находился полигон и производственная база секретного «почтового ящика», который возглавлял дед Фомы – академик Черкасс.

– Там испытывали антирадарные и навигационные системы, которые разрабатывал институт для оборонки. Дед и отец пропадали там месяцами, а потом построили там в поселке ученых дачу, – голос Фомы звучал почти равнодушно. – Большой такой был дом, Сережа. Мы туда приезжали всей семьей, жили подолгу. Я до седьмого класса даже учился в тамошней школе. Потом отца перевели в Москву, и мы переехали. Но все летние каникулы я проводил по-прежнему там, у деда. Ирма тоже, сестра. Потом, когда она в институт поступила театральный, она уже приезжала реже. А я по-прежнему часто – школяр ведь был. Ребят там было в городе полно знакомых. Только они почти все были старше меня. Они не ко мне, к сестре ходили. Родители их там работали в городке и на полигоне. У одного отец пожарной частью руководил, второй был сыном парторга. Еще у одного мать торговый отдел в исполкоме возглавляла. В общем, местные золотые тихогородские мальчики… И девчонка там была – дочь главного инженера. У нее был старший брат. А у меня была старшая сестра…

Мещерский мало что уразумел. Приятели из местных, какая-то девица, ее брат… У кого в детстве не имелось дачных привязанностей и дружб? Где они теперь, эти дружбы и привязанности? У Мещерского, например, из всего детства только и остался один-единственный друг – Вадим Кравченко.

Он почувствовал, как соскучился по нему. С Кравченко все было совсем не так, как с Фомой. Этот дискомфорт, эти пьяные загулы, непонятные истерики, эта сосущая сердце тревога.

– Да скатаем мы в этот твой городок, – повторил Мещерский бодро. – Сделаем все, что требует от нас контракт, наведем мосты, наладим связи, организуем, как ты говорил, базу для приема туристов по полной программе. И ничего дурного там с нами не случится.

Однако вместе ехать в Тихий Городок им с Фомой не пришлось. По прилете в Москву у Мещерского нашлись срочные дела: из-за болезни второго компаньона все московское – контракты и обязательства – тоже было пущено на самотек. Пришлось срочно выправлять ситуацию. И все это заняло у Мещерского без малого неделю. Фома поначалу помогал ему, чем мог. А затем уехал в Тихий Городок один. Они условились, что Мещерский приедет туда поездом в конце недели – в четверг или в пятницу, как только отпустят дела.

На время он и думать забыл обо всем об этом. Москва плавилась от августовской жары. Термометр в тени показывал плюс тридцать. Отупев и обалдев от зноя, от телефонных звонков, от переговоров, от всего этого офисного бардака (каждое лето такой аврал, каждое лето!), в конце недели Мещерский уже воспринимал поездку в городок на водохранилище как подарок судьбы.

«Тишь, гладь, провинция, лодочки у берега, пляж песчаный, заливные луга», – думал он, покупая на Ярославском вокзале билет на экспресс. Тихий Городок был маленькой станцией. Утренний московский экспресс стоял там всего три минуты. А прибывал туда в самое неудобное для дел время – в половине четвертого дня.

Собрался он быстро. А потом – такси, вокзал, поезд, бизнес-купе, томик стихов (Мещерский таким образом настраивался на сентиментальный провинциальный лад), вагон-ресторан. Потом остановка, строгая проводница-валькирия в почти генеральской по красоте и пышности железнодорожной форме, перрон.

Приземистое здание вокзала смотрело на Мещерского подслеповатыми окнами. На фасаде виднелись часы, а вверху надпись, выложенная белым кирпичом: «Тихий Городок».

Добро пожаловать!

Фома на перроне его не встречал. Мещерский поправил на плече увесистую дорожную сумку и зашагал к вокзальной площади. Такси нашло его само. Сливового цвета «Святогор», залатанный на крыльях и на бампере, подкатил к нему задним ходом.

– Куда везти, далече?