– Можешь приехать и дать мне в морду?

Он не задавал глупых вопросов, просто приехал и дал. Вот что значит настоящий друг.

И ещё пообещал, что его отряд будет приглядывать за маленькой Настенькой и её мамой. После этого я всё ему простил. Если когда-нибудь кто-то скажет вам, что миром правят «бабки», не верьте, миром правят мамки, а мы, мужчины, лишь вынужденно играем в их игры, делая вид, что наше участие им так уж крайне необходимо.

Но это самообман, на самом деле женщины прекрасно могут обойтись и без нас, мужчин, когда у них на руках смешно сопит в две дырки чистый и невинный младенец.

Да, выговор мне, разумеется, всё равно влепили. Хотя мой шеф, как истинный фанат БДСМ, всё никак не мог понять, почему я не получаю удовольствия, когда меня бьют на службе? Он бы на такое тёплое местечко просто молился…

Мне пришлось подавить жгучее желание познакомить его с Альбертом. Перетопчется. Этот ангел мой друг, и точка! Всем прочим желающим просьба встать друг за дружкой и занять очередь на кладбище, я там вас убью…

– Кстати, тебя подвезти?

– Спасибо, у меня своя машина.

– Но в багажнике моей есть кое-что для моего будущего крестника.

– Мать твою, так ты воспринял это всерьёз?

– А ты шутил, говоря, что я буду крёстным отцом малыша Захарии?!

До дома мне пришлось идти пешком, с бланшем на вторую половину лица. Спасибо Альберту, что он не бьёт в одно место дважды. Хотя, кажется, конкретно в этом случае не прав всё-таки я.

Это всё равно моя победа, верно?

Я смотрел на ребёнка, он на меня. Оба не моргаем, дыхание тихое, глаза круглые, напряжённо ждём, кто первый сделает хоть какое-то движение, я или мой сын. Молчим.

Азриэлла оставила нас дома одних. Её, видите ли, срочно вызывают на работу, а оформить больничный по уходу за ребёнком не позволяет профсоюз. Моя супруга является ценным специалистом отдела искушений. Один раз ей почти месяц пришлось провисеть на доске почёта, в прямом смысле, у них так принято. Платят, правда, хорошо, сдельно, за каждого грешника по значимости, и планом, как у нас, не давят.

Разумеется, я вынужденно согласился отпустить жену на их сверхсрочное собрание, да Азриэлла меня особо и не спрашивала. Посидеть по-мужски, нос к носу, полезно и мне, и Захарии. Одна беда – я совершенно не в курсе, как обращаться с младенцами, а он, похоже, тоже не совсем понимает, зачем ушла мама и почему с ним остался именно я. Обоюдное молчание длилось до первого неуверенного «хнык» с его стороны.

– А гули-гули, трам-пам-пам! – ещё более неуверенно предложил я.

Малыш посмотрел на меня как на идиота. Хорошо я пересилил себя, склонился на его кроваткой, вспомнил старые детские колыбельные и тихо запел:

В глазах моего сына мелькнуло немое снисхождение к моим вокальным данным, хотя, держу пари, слов он не понял, но общий посыл принял на свой счёт.

– Хнык… хнык…

Я понял – ещё минута, и он разревётся. А что может сделать демон, чтобы успокоить рыдающего младенца? Только съесть его! Но, с другой стороны, многие мамочки так развлекают своих детей, типа сладкий мой, вот я тебя так и съела, и малыш счастливо хохочет. Видели такое?

– Хнык… хнык… хнык…

– А-а-а! – зарычал я, принимая свой истинный облик и дурашливо улыбаясь во всю пасть. – Кто здесь плачет? Кого съест злой папочка-демон? Захария плачет? Съем Захарию, у-у-у…

Хныканье прекратилось вмиг. Глаза малыша стали круглыми от ужаса, по-моему, он всё понял, поверил и описался.

– Уа-уа-уа-аа!!!

От такого дикого рёва у меня заложило уши. Парень орал так, словно намеревался докричаться до мамы на собрании. Я укачивал его, тряс колыбельку, уговаривал по-всякому, плясал лезгинку, пел на идиш, читал ему вслух раннего Пастернака, тряс в ритме румбы всеми погремушками сразу – малыш принципиально не затыкался.

А через пару минут в дверь уже начали постукивать недовольные соседи. Потом в пуленепробиваемое окно с улицы ударил кирпич.

– Заткни своего ублюдка, Абифасдон! Или мы сами его заткнём раз и навсегда…

– Что?! – зарычал я, яростно выкатывая на балкон надёжный пулемёт Дегтярёва. В своё время спёр с погранзаставы в Казахстане. – Кто тут недоволен моим сыном?!

Толпа внизу обомлела, а я, дико хохоча, нажал на спусковой крючок. Первая очередь пришлась под ноги обнаглевшим чертям из кулинарного техникума, будущим спецам по ядам и отравлениям. Вторая снесла двух рогатых бугаёв с охотничьими дробовиками. Малыш продолжал надрываться в крике.

Граждане внизу взялись за оружие, без нагана у нас в Аду никто не ходит, райончик такой – сплошь студенты, шоферня, пенсионерки и судебные чиновники низшего ранга. Под градом пуль мне пришлось отступить с балкона и уже через кухонную форточку бросить вниз одну за другой три противотанковые гранаты. Ловите, фрицы!

Кто-то орал от боли, кто-то искал оторванную ногу, кто-то уже звонил в местное МЧС, требуя у них ракетную установку «Град». Ха! «Града» у меня, конечно, нет, но четыре фаустпатрона времён Великой Отечественной я на своём горбу пёр сюда аж из самого Берлина ещё в сорок пятом. Чем, кстати, способствовал победе Красной армии! Да, пусть совсем чуть-чуть, нам, демонам, вообще запрещено помогать людям. Но способствовал же!

В нашу дверь застучали боевые топоры викингов. Плевать, она бронированная. Я лишь поднял вверх переключатель электрического щитка, и обладателя полностью железного топора с той стороны неслабо шибануло током! Ну как неслабо, уровень мощности был примерно как на электрическом стуле в США, хотя у нас в Аду и ребята покрепче.

Потом соседи сверху просверлили потолок, пустив к нам газ зарин. Пришлось в течение тридцати секунд воткнуть резиновый шланг в ту же дыру, залить щели строительной пеной и вывести зарин на улицу. Там сразу все заметно взбодрились, такая хрень у нас в Пекле идёт за полновесный наркотик, как веселящий газ…

Я вновь вышел на балкон, встав с двуручным мечом конквистадоров в руках, и держал позицию минут десять, отбиваясь от лезущих со всех сторон чертей второго ранга и демонов третьесортного пошиба.

– Мать вашу, это Спарта-а!

Не знаю, смотрели ли они «300 спартанцев», обычно наш попечительский совет по культуре охотно финансирует такие проекты, но нападающие летели вниз с матюками и неприличными выражениями в мой адрес. Большинство произносили их в последний раз, скорбно, в качестве прощальной речи.

Однако когда на улице появился первый танк любителей старины, я невольно вздрогнул. Не от боязни за себя, но мой малыш…