Он тоже встал, будучи джентльменом, и слегка поклонился, когда она проходила мимо.

И тут — Боже, что может быть унизительней — краем глаза Амелия увидела, как Грейс ткнула его локтем в ребра.

Последовало жуткое молчание, пока он свирепо взирал на Грейс. Амелия уже добралась до двери, благодарная, что не видит его лица, а затем Уиндем со свойственной ему учтивостью произнес:

— Позвольте мне сопровождать вас.

Амелия обернулась, помедлив в дверях.

— Благодарю за заботу, — сказала она, — но в этом нет необходимости.

По его лицу было видно, что он охотно ухватился бы за предложенный ее выход, но, очевидно, Уиндем чувствовал себя виноватым за пренебрежение к ней потому, что коротко обронил:

— Конечно же, есть. — И не успела она оглянуться, как он подхватил ее под руку и они чисто двинулись к выходу.

Амелия покосилась на него. Он смотрел прямо перед собой, решительно выдвинув вперед челюсть.

С Грейс он вел себя совсем иначе.

Амелия подавила вздох. Если она издаст хоть звук, он повернет голову и посмотрит на нее в свойственной ему манере — пронизывающей и холодной. Право, ее жизнь была бы значительно проще, если бы его глаза не были такими голубыми. А потом он спросит ее, в чем дело, конечно же, не интересуясь ответом, — она поймет это по его тону и почувствует себя только хуже и…

И что? Разве ей не все равно?

Герцог слегка замедлил шаг, и Амелия подняла на него глаза. Он смотрел через плечо назад, на замок.

На Грейс.

Внезапно Амелия ощутила дурноту.

На этот раз ей не удалось сдержать вздох. Очевидно, ей далеко не все равно.

Будь все это проклято.

День, как довольно равнодушно отметил Томас, был великолепный. На синем небе кудрявились белые облака, сочная трава тихо шелестела от порывов ветерка. Впереди виднелось несколько деревьев, оживлявших пологие холмы, которые понижались к берегу. Море находилось более чем в двух милях отсюда, но в такие дни, как сегодня, когда ветер дул с востока, в воздухе чувствовался легкий привкус соли. Это была первозданная природа, величественная и нетронутая, какой ее создал Бог или саксы, поселившиеся здесь сотни лет назад.

Стоя спиной к замку, можно было забыть о существовании цивилизации. Казалось, если просто идти вперед, можно идти и идти… пока не исчезнешь.

Томас задумался над такой заманчивой возможностью.

Но позади его наследственное гнездо. Огромное, впечатляющее и не слишком приветливое снаружи. Он вспомнил о своей бабке. Пожалуй, Белгрейв не слишком приветлив и изнутри тоже.

Но Томас любил свой дом, пусть даже к нему прилагался солидный груз ответственности. Замок Белгрейв был в его костях, в его душе. И как ни заманчиво казалось порой все бросить, он знал, что никогда его не покинет.

Впрочем, в его жизни имелись и другие обязательства, и самое неотложное из них находилось сейчас рядом.

Томас внутренне вздохнул, позволив себе лишь слегка закатить глаза. Пожалуй, ему надо было проявить больше внимания к леди Амелии, когда он увидел ее в гостиной. Проклятие! Наверное, ему следовало поговорить с ней, прежде чем обращаться к Грейс. Собственно, он знал; что так и следует поступить, но сцена с портретом была такой комичной, что ему было просто необходимо поделиться с кем-нибудь, а леди Амелия для этого явно не годилась.

И все же он поцеловал ее прошлым вечером, и хотя имел на это полное право, Томас полагал, что это обязывает его к некоторой галантности.

— Надеюсь, ваше путешествие домой вчера вечером обошлось без происшествий, — сказал он, решив, что такое начало разговора не хуже любого другого.

Ее взгляд был прикован к деревьям, видневшимся впереди.

— Да, на нас не нападали разбойники, — подтвердила она.

Томас бросил на нее взгляд, уловив в ее голосе иронию, но ее лицо оставалось невозмутимым.

Она перехватила его взгляд и добавила:

— Благодарю вас за заботу.

Томас не мог не задуматься, не подшучивает ли она над ним.

— Чудная погода, — заметил он. Почему-то ему хотелось поддеть ее, хотя он и не знал почему.

— Да, очень приятная, — согласилась она.

— Чувствуете себя лучше?

— С прошлого вечера? — Она удивленно моргнула.

Томас слегка улыбнулся, глядя на ее разрумянившиеся щеки.

— С того момента как мы вышли на воздух, но вчерашний вечер тоже подойдет.

Приятно сознавать, что он еще знает, как вогнать женщину в краску.

— Мне гораздо лучше, — заявила она, придерживая рукой волосы, которые трепал ветер. Одна прядь коснулась ее губ, и Томас нашел это чрезвычайно раздражающим. Как только женщины это терпят?

— В гостиной было душно, — добавила она.

— О да, — промолвил он. — Она несколько тесновата.

Гостиная могла вместить сорок человек.

— Я имела в виду атмосферу, — возразила она.

Томас улыбнулся про себя.

— Я не имел понятия, что вам так неудобно в обществе собственной сестры.

До сих пор Амелия адресовала свои уколы деревьям, видневшимся впереди, но при этих словах резко повернула голову в его сторону.

— Я говорила не о своей сестре.

— Я догадался, — отозвался он.

Она еще больше покраснела, и Томас пытался решить, что являлось тому причиной: гнев или смущение. Скорее всего и то, и другое.

— Почему вы здесь? — требовательно спросила она.

Он на мгновение задумался.

— Вообще-то я здесь живу.

— Я имею в виду, со мной, — уточнила она сквозь зубы.

— Если я не ошибаюсь, вы моя будущая жена.

Амелия остановилась и посмотрела на него в упор.

— Я вам не нравлюсь.

Она не казалась особенно опечаленной этим фактом, скорее раздосадованной, что само по себе было любопытно.

— Это неправда, — возразил он, не погрешив против истины. Есть огромная разница между нелюбовью и невниманием.

— Правда, — настаивала она.

— С чего вы взяли?

— А что я должна думать?

Он устремил на нее страстный взгляд.

— Мне кажется; я продемонстрировал свои чувства прошлым вечером.

Она ничего не сказала, но ее тело напряглось, а лицо приняло такое сосредоточенное выражение, что он почти слышал, как она считает до десяти, прежде чем процедить:

— Для вас это обязанность.

— Возможно, — согласился он, — но приятная.