Но когда после изобретения протестантизма Лютер стал знаменитым, у него появилась возможность общаться со многими людьми, которых доселе он видел только на экране телевизора. И в жизни, о чудо, они оказались ничем не примечательнее обычных людей. А многие персонажи, о которых, смотря телевизор, могло сложиться впечатление, что они какие-то нестерпимые дураки, лгуны и пустомели, в реальной жизни оказывались вполне себе симпатичными людьми.

Так недоумевал Лютер, пока знакомый кинооператор не объяснил ему, что всё дело во вредных излучениях от кино– и видеоаппаратов – во время своей работы, они вызывают у снимаемых временное помешательство и преждевременное облысение. «О, да. Всё это парики и маски», добавил оператор со значительным видом человека, пребывающего в теме.

Услышанное поразило Лютера, гуманизм пересилил порочное пристрастие, и он, после того как возвысился достаточно, чтобы совершать масштабные деяния, запретил телевидение совершенно. Бурные события последующих лет заставили постепенно забыть о телевидении, шахты по добыче кинескопов были заброшены, и лишь спустя четыре века на их залежи случайно наткнулся вест-индский учёный Зворыкус.

Лютер смолоду страстно любил споры, старался не пропустить ни одного диспута, случавшегося в пределах его досягаемости. Став всемирно известным, он охотно пикировался с папскими посланниками и католическими прихвостнями, а один раз разгромил в полемике в пух и прах лучшего во всём Ватикане оратора. Победа эта дорогого стоила в те времена, когда толпа могла вспыхнуть от одной пламенной речи.

Вот как это случилось.

Слава Лютера как непревзойдённого проповедника уже разнеслась по всем германским землям и наконец достигла самого Ватикана. Послушал папа ватиканский пластинки с речами Мартина Лютера и крепко призадумался: ежели не остановить сейчас этого пылкого виттенбергского профессора, то велика опасность, что в скором времени все ватиканцы и прочие добропорядочные католики окажутся распропагандированными в пух и прах лютеровой ересью. И решил коварный папа одолеть Лютера в диспуте. Но не собственной персоной решил выступить, ибо лицемерно рассудил, что негоже самому ватиканскому первосвященнику препираться с каким-то провинциальным проповедником, а вознамерился найти такого искушённого в речах оратора, чтобы тот был способен с пятисот метров сбить тирадой спесь с любого умника, а Лютеру смог бы нанести такое сокрушительное поражение и вообще так выжечь глаголом всю Германию, чтобы в той стороне уже не скоро бы выросли новые еретики.

Впрочем, зачем же было искать такого оратора? Он всё это время находился по левую руку от папы в должности кардинал-диспутанта. Звали его Вербицендий и был он из славного и древнего рода диспутантов, испокон веков служившего словом всем ватиканским папам без разбора и сокрушившего бессчетное множество еретиков, начиная от Ария и Доната ещё во времена римских кесарей, заканчивая Яном Гусом и альбигойцами. Сам же кардинал, поговаривали люди знающие, разгромил бы в словесном поединке самого святого Петра, окажись вдруг один из них не католической веры.

Вербицендий был и так всегда готов к диспуту любой степени тяжести, но чтобы победа была ещё более сокрушительной, кардинал-диспутанта дополнительно тренировали в глубокой тайне самые изворотливые жулики и самые скользкие типы города Ватикана. Так утверждал саксонский посол, большой друг Лютера, а следовательно, человек кристальной честности.

Решив, что всё готово для решающей схватки, Лев X (так звали папу) опубликовал в «Ватиканском холме» —официальном издании престола святого Петра – вызов на диспут.

Поединок решили вести на нейтральной территории – в православной Московии, судьёй же выбрали также человека неангажированного – магометанского муллу из Туниса.

В назначенный день оппоненты сошлись в условленном месте, народу же было всякого вероисповедания тьма тьмущая. Желание противников одолеть супостата в диспуте было столь велико, что, едва завидев друг друга, они уже издали принялись браниться и бросать упрёки. Когда папский кардинал дошёл до воспоминаний о лютеровой маме, судья решил упорядочить спор и предложил отойти от воспоминаний о родственниках друг друга и перейти к критике противничьих и защите своих религиозных убеждений.

Лютер охотно согласился, ибо не знал о маме кардинала ровным счётом ничего, зато гневных вопросов к католической церкви у него накопилось изрядно…

95 раз обрушился Лютер на Вербицендия с гневными обличениями и 95 раз кардинал вынужден был бормотать что-то невразумительное.

Результат поединка был ясен даже глухим, которые могли догадаться по мимике и жестам окружающих, кто вышел из диспута победителем. Вопреки самонадеянным прогнозам папы ватиканского, приготовившего уже торжественную встречу своему «непобедимому» оратору, Вербицендий был разбит в пух и прах. Приговор был суровым: судья постановил, чтобы папский кардинал-диспутант отныне и до смерти своей не приближался к словам ближе трёх километров. Даже заправские отшельники, давшие обет молчания, были поражены жёсткостью арбитра.

Папа Ватиканский, конечно же, счёл приговор несправедливым – ведь на то, кажется, папы ватиканские и созданы, чтобы подвергать сомнениям и гонениям любую здравую мысль: от учения о шарообразности Земли до приговоров арбитров – и вынес свой собственный приговор, согласно которому были подвергнуты отсечению все окончания в словах Лютера.

Приговора папы Льва X никто особенно не заметил и, кажется, он даже не был напечатан ни в одной газете мира, за исключением ватиканских, конечно же.

А незадачливый кардинал вследствие сурового приговора вскорости впал в ничтожество, ибо кроме как говорить он ничего не умел, и рассеялся в пыли истории.

Сию историю обязательно следует упредить необходимым пояснением, чем являлся в те времена научный диспут. Это сейчас, в изнеженные времена мягкотелого Наполеона, диспуты напоминают бесполезную болтовню, во время которой оппоненты ни разу даже в нос друг другу не дадут, а по окончании оных пожимают друг другу руки и совместно распивают шампанское. Нет, в славные времена Лютера диспут был чем-то средним между спором двух базарных дам за торговое место и рыцарским турниром (кстати, первое на профессиональном языке городской стражи, следившей за порядком, называлось спором хозяйствующих субъектов, а второе – металлопрокатом (вы бы видели, как стремительно прокатываются рыцари в блестящих доспехах вдоль разделительного барьера и, сражённые могучим ударом, катятся в разные стороны, словно кочаны капусты!)).

Как всем известно, у Лютера было огромное количество врагов – неизбежное проклятье всех достойнейших людей. Особой неистовостью средь них отличался флорентиец Махьявель. Хотя итальянцы, коверкая и перевирая его имя, называют его Макиавелли. Это был тот самый Махьявель, который изобрёл самовар и обошёл на лыжах всю Землю вдоль экватора.

Может быть, Лютер и Махьявель никогда бы и не встретились, потому как оба были очень заняты на работе, а по выходным выезжали с семьёй за город. Но богу красноречия было угодно, чтобы эти два непревзойдённых оратора встретились.