После такой убедительной презентации в скором времени (не сразу, конечно же) к прежним чертам немецкого характера прибавились новые, такие как законопослушание, трудолюбие и сдержанность. И, спустя поколение, многочисленные контрольно-охранно-репрессивные учреждения были упразднены за ненадобностью. Оставили только армию для южных границ, где, кажется, излишняя темпераментность, подхлёстываемая фанатичной католической проповедью, толкала соседей на опрометчивые поступки.

Так преобразила северные, протестантские государства статья Лютера «Сколько мы платим за грехи свои?». Зато в католических странах прихожане на воскресных проповедях продолжали зевать под скучные речи своих пастырей, занудно рассказывающих о том, что курить и воровать – плохо, а пить и убивать – ещё хуже. И выйдя с проповеди, паства, обозлённая тем, что так бездарно был потрачен единственный выходной, потом целую неделю грабила и убивала под прикрытием табачного дыма и винных паров.

Каждый пламенный протестант знает, что бóльшая часть жизни Мартина Лютера прошла в развенчании пап ватиканских и борьбе с их кознями. А папы что только ни выдумывали, чтобы сжить Лютера со света! То с войском несметным на него пойдут, то наёмного убийцу подошлют, то с искусным оратором заставят сойтись в диспуте. Но был средь этой вереницы пап, правление которых, на их несчастье, выпало на время деятельности Лютера, один исключительный оригинал. Родом он был из Бобонии – области, находящейся по соседству с Хорватией – и звался в допапичестве Злынчем. Став же папой ватиканским, он не стал менять своего варварского имени, а лишь немного подогнал его под местный стиль и звался отныне Злодеянием -I. Знающие люди говорили, что, якобы, в далёкой Московии имя это похоже на некое слово, имеющее негативный оттенок, но в нашем средневековогерманском языке оно, слава Аполлону, ничего не означает.

Итак, сей папа не стал насылать на Лютера губителей ни в массовом, ни в индивидуальном порядке. Злодеяний задумал дело доселе невиданное – он решил насолить Лютеру, выкрав у него ноту «соль».

«Посмотрим, как он запоёт без ноты „соль“» – злорадно ухмылялся папа, обдумывая свой коварный план.

А исполнить задуманное папа Злодеяний поручил своему шпион-хормейстеру. Тот был весьма искусен в своём деле, служил при папском дворе уже давно, и не раз приходилось ему устранять врагов и соперников пап, то сломав им голос, то подсунув фальшивые ноты. Шпион-хормейстер тут же взялся за дело. Под покровом тишины, злодей проник в покои Лютера, залез в музыкальную шкатулку, где вождь мирового протестантизма хранил свои ноты с бекарами и диезами, и выкрал ноту «соль».

Пропажа ноты «соль» обнаружилась при первой же проповеди Лютера. Поднялся страшный переполох, искали везде, но поскольку шпион-хормейстер был уже далеко, найти ноту не удалось.

Эта история так бы и закончилась, будь сия сказка ватиканской. Но поскольку сказка протестантская, то это только лишь её вторая треть. На счастье Лютера и всего протестантского люда случился в ту пору в городе знаменитый музыкальный ремесленник Жан Мишель Бах, брат прославленного композитора Жана Мишеля Тыдыдынжа. Он, будучи, по его собственным словам, страстным почитателем творчества Лютера, вызвался любезно помочь вождю протестантизма сугубо из любви к деньгам и токмо ради славы. Да, были раньше люди, не чета нынешним, которые так и норовят сделать что-либо, не содрав с тебя ни сольдо.

Итак, вышеозначенный Жан Мишель Бах выковал Лютеру новую ноту «соль», да плюс к тому сделал ещё скрипичный ключ, на который музыкальная шкатулка тáк запиралась, что отныне ни одна католическая отмычка не смогла бы её одолеть. Так потерпел крах очередной план очередного папы, задуманный против Лютера.

После постигшей его неудачи, папа Злодеяний -I с горя потерял музыкальный слух, вследствие чего вскорости и помер. А Лютер с тех пор особенно полюбил ноту «соль» и речи свои отныне предпочитал начинать именно с неё. Ведь то чего лишился, а потом, паче чаяния, обрёл, ценится более всего.

Несмотря на свою безмерную мудрость, у Мартина Лютера, тем не менее, ещё оставались вопросы, на которые он так и не нашёл ответа. Например: отчего люди не летают, или есть ли жизнь на Марсе, или куда девается сахар после того как его размешают ложечкой в горячем чае? А молоко? Почему оно скисает, а вода нет?

Не то чтобы эти и подобные им вопросы не давали Лютеру жить, но и помереть спокойно нельзя было, не ответив на них. Так, по крайней мере, ему казалось.

И узнал как-то Лютер, что далеко на юге, в горах Швейцарии, живёт мудрый старец, и зовут его Кальвин. Он восседает на вершине самой высокой горы, а очередь жаждущих попасть к нему на приём тянется аж до самого низа.

Собрался Лютер в путь, и долго ли, коротко ли, но пришёл он к подножию той самой горы, на которой жил и восседал мудрый старец Кальвин. Глядит, а очередь не только во всю гору вытянулась, как ему про то сказывали, но и хвостиком небольшим по равнине пролегла. Спросил Лютер: «Кто последний?» и стал терпеливо ждать.

Шли дни, складывались в месяцы, в очереди успели где родиться, а где и помереть люди, идеи, великие и малые произведения. Например, сам Лютер написал Большую Немецкую Энциклопедию и оставил в ней три-четыре пустых места – для вопросов, ответы на которые Лютер не знал, но ожидал услышать от мудрого старца Кальвина.

По пути Лютер понял, почему очередь движется так медленно, словно мысль в голове папы ватиканского: дело в том, что за время ожидания у людей появляются новые вопросы, которые они и задают сверх прежних по приходе к старцу, и очередь оттого всё более и более замедляется. Согласно ныне отвергнутой ватиканской логике, когда-нибудь должен был наступить день, когда очередь сначала остановится, а потом попятится в обратную сторону.

Лютер задумал сделать доброе дело (а мы знаем, что он ни одного дня не оставлял без своего доброго дела): он решил не придумывать ни единого вопроса сверх тех, с которыми пришёл к горе. Хоть он потом и раскаивался горько в этом своём решении, но твёрдо держался данного себе обещания, ибо был непреклонен во всём, на чём стоял.

Первый раз он пожалел о своём решении не придумывать новых вопросов, когда увидел где-то на середине горы, как некие люди прыгают меж камней размером с человеческую голову и поливают их из леек. Второй раз сожаление посетило Лютера, когда он увидел на высоте, где гора пронзает облака, как какой-то человек оседлал тучу и погоняет её палкой.

Лютер никогда не бывал прежде на такой высоте и с интересом разглядывал крыши домов, покрытых облаками, словно черепицей, аккуратный проход в туче, сделанный для удобства приходящих к старцу, и тучных коров, пасущихся на высокогорных лугах. Только здесь он понял значение слова «тучный». С одной стороны, такого вопроса у Лютера не было, но, с другой стороны, он получил ответ на вопрос, который не значился в изначальном списке. Данная дилемма заставила Лютера мучиться вопросом, нарушил ли он данное себе обещание, и из-за этого он даже не заметил множества других интересных вещей, происходивших вокруг: ни солнечных зайчиков, безбоязненно снующих под ногами, ни солнечных кроликов, бесстыдно размножающихся на открытой местности; ни ветреных девиц, бесстрашно несущихся на перистых облаках подобно древним валькириям, ни скопления советрий, смешивающих созвездия, когда всё небо затянуто тучами и с земли не видно, что творится наверху. В конце концов, Лютер решил, что пары дней, проведенных в молитве на коленях в мрачной сырой башне, будет достаточно, чтобы избыть этот полугрех.