В первом из множества писем, которые мама написала своей матери после отъезда Маяковского, читается и печаль из-за расставания, и наивная гордость своим новым статусом музы.

Он выдающийся человек [пишет Татьяна]. И совершенно не такой, как я думала. Он меня обожает, и ужасно расстроен, что пришлось на полгода от меня уехать. Он звонил мне из Берлина – это был настоящий крик боли. Раз в день приходят телеграммы, раз в неделю – цветы. Весь наш дом завален цветами, просто чудо. Мне так грустно оттого, что он уехал. Это самый талантливый человек из всех, кого я знаю Тебе бы понравились стихи “Письмо к Татьяне Яковлевой” и “Любовное письмо”[34].

Ее тем сильнее тянуло к Маяковскому, что он напоминал ей о России.

С ним я чувствую себя в России, а теперь его нет рядом, и я тоскую по России еще сильнее. Но это я могу написать только тебе, мамуленька, больше никому. Он оставил мне две копии «моих» стихов, посылаю тебе одну. Пока не показывай никому. Скоро их опубликуют. Здесь они имели колоссальный успех. Это лучшие его лирические стихи.

Несколько недель спустя, в следующем письме, она продолжает гордиться тем, что стала новой музой поэта. (В каждом письме она посылает привет отцу – так она звала второго отчима, Николая Александровича Орлова.)

Как я ни капризничаю, он не устает обо мне заботиться, и я страшно по нему скучаю. Почти все мои знакомые здесь – “светские люди”, которые не желают пользоваться мозгами. М. меня изменил. Он заставил меня мыслить, и теперь я мучительно скучаю по России. Здесь его носят на руках, даже французы очарованы ритмом стихов и силой голоса, который их произносит. Понравились ли стихи отцу? Он пробудил во мне тоску по России и всем вам. Честное слово, чуть не отправилась обратно. Всё здесь кажется таким мелким и жалким. Он такой большой человек – и морально, и физически, – что его отъезд оставил после себя бездну. Это первый мужчина, оставивший след в моей душе.

Маяковский тем временем писал Татьяне страстные письма. Его футуристская, устремленная в будущее натура требовала телеграмм, а не писем, потому что они доходили быстрее, – и он слал ей по телеграмме в неделю. “Пиши чаще получил письмо пишу тебе дико скучаю люблю целую твой Вол”, “Получил письмо спасибо отправил тебе письмо и книги скучаю люблю целую Вол”. Письма приходили раз-два в месяц. Первое пришло 24 декабря – через несколько недель после его возвращения в Москву:

Горы и тундры работы.[34] Доработаю и рванусь видеть тебя. Если мы от всех этих делов повалимся (на разнесчастный случай), ты приедешь ко мне. Да? Да? Ты не парижачка. Ты настоящая рабочая девочка. У нас тебя должны все любить и все тебе обязаны радоваться. Я ношу твое имя, как праздничный флаг над городским зданием. Оно развевается надо мной. И я не принижу его ни на миллиметр. Твой стих печатается в “Молодой гвардии”. Пришлю.

Обнимаю тебя, родная, целую тебя и люблю и люблю.

Твой Вол

Под налетом советского патриотизма крылась мольба вернуться с ним в СССР. Маяковский, видимо, понимал, что советские цензоры перлюстрируют его переписку с эмигранткой, и о браке говорит между строк, уклончиво.

Маяковский обыкновенно был честен со своими женщинами. Вернувшись в Москву, он подтвердил подозрения Лили и прочел ей “Танины стихи”.

– Ты меня впервые предал! – воскликнула Лиля в слезах, ее душила ярость при мысли, что она теперь не единственная его муза.

Вскоре он сообщил ей за ужином, что хочет жениться на Татьяне и привезти ее в Россию. В ответ Лиля разбила старинную фарфоровую тарелку. [35]

Во втором письме Маяковского моей маме, написанном в предновогодний вечер 1929 года, упоминается, что Лиля ревнует его к ней:

Милый! Мне без тебя совсем не нравится. Обдумай и пособирай мысли (а потом и вещи) и примерься сердцем своим к моей надежде взять тебя на лапы и привезть к нам, к себе в Москву. Давай об этом думать, а потом и говорить. Сделаем нашу разлуку – проверкой.

Если любим, то хорошо ли тратить сердце и время на изнурительное шаганье по телеграфным столбам?

31-го в 12 ночи я совсем промок тоской. Ласковый товарищ чокался за тебя и даже Лиля Юрьевна на меня слегка накричала – “если, говорит, ты настолько грустишь, чего же не бросаешься к ней сейчас же?” Ну что ж… и брошусь!

Только дожму работу. Работаю до ряби в глазах и до треска в плечах.

Когда я совсем устаю, я говорю себе – “Татиана” и опять вперяюсь в бумагу. Ты и другое солнце – вы меня потом выласкаете.

Работать и ждать тебя – это единственная моя радость. Люби, люби меня, пожалуйста и обязательно.

Обнимаю тебя всю, люблю и целую.

Твой Вол

Лиля Брик была не единственной, кого беспокоил этот роман. К декабрю 1929 года Сталин уже обладал абсолютной властью, и правительственный контроль над прессой становился всё жестче. "Письмо товарищу Кострову” было подвергнуто критике: поэту дали задание написать стихи о Париже для официального издания РКП (б), – а тут… что за буржуазное декадентство, что за описания красотки-эмигрантки в бусах и мехах! Даже мою бабушку тревожили эти отношения – через месяц после отъезда Володи Татьяна пишет матери обиженное письмо. “Я еще не решила наверняка, что приеду в Россию или, как ты выражаешься, «брошусь на него». А он едет в Париж не для того, чтобы «подцепить меня», а чтобы увидеть. Не забывай, что девочке твоей уже 22, и что немногих женщин за всю жизнь любили так сильно, как любят меня. (Это мне от тебя досталось. Меня тут считают «роковой женщиной».)”

Татьяна с удовольствием щеголяла перед матерью своим успехом. Но ее раздирали противоречивые чувства: ничем не ограниченная радость жизни в уютном, роскошном Париже, где у нее начала складываться карьера, и искушение вернуться в больную измученную Россию, к любящим ее людям.

Кроме того, я вообще не хочу сейчас замуж: я слишком привязана к своей свободе и независимости – мои шляпки, моя «оранжерея» (в комнате моей всегда полно цветов). Множество кавалеров хочет отвезти меня путешествовать, но все они не выдерживают сравнения с М., и я практически наверняка уверена, что предпочла бы его всем им. Какой он умный, какой образованный! Важно и то, что я снова смогу тебя увидеть; временами я ужасно по тебе скучаю.

Это первый намек на то, что Татьяна, втайне даже от матери, держит при себе несколько французов, которые могут предложить ей надежный, солидный брак. “Пока же я переживаю множество драм, – пишет она своей мамуленьке. – У меня есть еще два кавалера, и всё это какой-то ужасный заколдованный круг”.