в ухо. Она спросила, каково ощущение, и мама сказала, что это довольно приятно, тепло и успокаивающе.

Бабуля продолжала лить масло, наполняя доверху мамино ухо, а потом мы сидели и ждали. И мы ждали, и ждали, и ждали. Наконец, бабуле пришлось признать, что упрямое насекомое не выползает. Есть только одна вещь сильнее, чем кунжутное масло, сказала она, а именно бензин. Я никогда не слышала, чтобы кому-нибудь лили в ухо бензин, но бабуля настаивала, что это сработает.

Она отправилась за канистрой бензина, которым отец заправлял свой лендровер. Отец предупреждал меня насчет этой канистры — шутки с бензином плохи, и мне не разрешали даже прикасаться к ней. Я недоумевала: неужели это подходящее средство для лечения маминого уха? Он предназначался для лендровера, машины, а не для человека. Бабуля вернулась с тяжелой металлической канистрой. Она открутила крышку и налила немного жидкости в глиняную миску, и мой нос уловил густые дурманящие пары.

— Ты правда думаешь, что это хорошо для маминого уха? — рискнула я.

Бабуля свирепо зыркнула на меня:

— Бензин — достаточно сильная вещь, чтобы двигать эту большую машину, верно? Так что он будет покрепче кунжутного масла. Или у тебя есть соображения получше?

Я покачала головой:

— Нет.

— Ну вот и молчи. Кто здесь врачует, вообще говоря? Тебе волю дать, мы бы твою несчастную мать уморили…

Бабуля согрела над огнем плошку с бензином и плеснула щедрую дозу маме в ухо. Мы отошли и стали смотреть, затаив дыхание. Секунду-другую ничего не происходило, а затем мама начала захлебываться и зашлась чудовищным кашлем. Через мгновение она приподнялась и схватилась за горло. Лицо ее сделалось пурпурно-красным. Она пыталась выдавить какие-то слова, но голос ее звучал задыхающимся, придушенным хрипом.

Я схватила маму за страшно трясущиеся руки и прислушалась.

— Воды! Воды! — хрипела она.

Я выскочила из хижины и схватила чашку с водой. С нарастающей паникой я смотрела, как моя бедная мать осушила ее, и через мгновение все началось снова. Мама с мучительной болью хваталась за живот и горло. Весь день она пролежала в постели, слабея с каждой минутой. Она дышала отрывисто и сипло, и ее непрерывно рвало. Я боялась, что она умирает. Это было ужасно.

Вернувшись вечером домой, отец впал в ярость. Он расхаживал по двору, бормоча под нос ругательства.

— Безмозглая женщина! Глупая женщина! Эта глупая, глупая женщина!

Разумеется, он имел в виду бабулю, но я понятия не имела, о чем он говорил. Он проклинал бабулю на английском, чтобы она не понимала и не обижалась. Лишь годы спустя, начав изучать английский в школе, я узнала, что означали его слова.

Всю ночь напролет маму рвало, она дышала с огромным трудом. На рассвете отец был уже на ногах, готовясь везти ее в больницу. Он вынес маму со двора и уложил на задние сиденья лендровера. Я сходила с ума от беспокойства и хотела поехать с ним, но он сказал, что я должна остаться дома и присматривать за маленьким Мохаммедом. Махнув нам на прощание, он отправился в дальнюю поездку в ближайший крупный город.

Он вернулся на следующий вечер. На его лице, мрачном и измученном, читалось беспокойство. Мама очень плоха, объяснил он. Бензин прошел по узкой трубке, соединяющей ухо с горлом, и оттуда попал в желудок и легкие. Ей предстояло провести несколько недель в больнице, но врачи надеются, что она полностью поправится.

Позже, ночью, отец посадил меня к себе на колени. Он пристально смотрел в огонь, в глазах его была тревога.

— Твоя бабушка, Ратиби… Ты знаешь, она верит в некоторые глупости. Некоторые из них ошибочны, даже опасны, но разве кто-нибудь посмеет сказать ей об этом? Конечно, нет. Она никого не послушает и никогда своего мнения не изменит.

Я сказала отцу, что нам в деревне нужен доктор, настоящий, как в этих огромных больницах. Не то бабушка в конце концов кого-нибудь уморит. Отец рассмеялся: он даже не знает, в чем деревня нуждается больше, чем в докторе. Это было бы настоящим благословением. На следующий день я рассказала бабуле о наших с отцом помыслах.

— Какая чепуха! — фыркнула она. — Доктор! На что нам доктор? Какая польза от людей, которые учатся по книгам? Я и сама могу вылечить большинство болезней, а уж при помощи факиров…

* * *

Прошло три месяца, прежде чем мама поправилась настолько, чтобы вернуться домой. Но даже и тогда ей пришлось отдыхать в своей хижине. Из-за поврежденных легких ей не позволяли приближаться к открытому чадящему огню. В то время я училась готовить кисра — плоские лепешки из сорго, которые мы все любили. У бабули они никогда не получались, а мама была слишком больна. Хорошие кисра должны быть легкими и тонкими, как хрустящие вафельки. Секрет кроется в трех вещах: сделать правильную смесь, дать ей немного побродить перед жаркой и правильно обращаться с гарагарибой — особым тонким шпателем для приготовления кисра.

Гарагарибу делают из сердцевины листа финиковой пальмы. Как только жидкое тесто выливают на горячий металлический противень, его распределяют по нему круговыми движениями с помощью шпателя. Хорошую гарагарибу можно использовать в течение многих месяцев, и она не высохнет и не станет расщепляться, если оставлять ее в миске с тестом, чтобы сохраняла влажность. Я добавляла чашку жидкого теста к следующей партии в качестве сбраживающей культуры. Это именно то, что придает кисра кисловатый, ферментированный аромат.

Примерно через шесть месяцев после инцидента с бензином мама опять забеременела. В день, когда родился мой второй брат, в мир вошла крошечная версия бабули. Он явился на свет, суча ножками, вопя и требуя всеобщего внимания. Бабуля, должно быть, почувствовала, что больше не одинока в этом мире, поскольку мгновенно сделалась неразлучна со своим сердитым, воинственным внуком. С нежным Мохаммедом она, по сути, никогда не ладила, но теперь у нее появился задиристый маленький внук-загава: было с кем идти на войну.

В соответствии с нашей традицией, отец назвал второго сына одним из своих фамильных имен — Омером. В день имянаречения младенца бабуля страшно гордилась крошечным внуком-воином. Светясь от счастья, она держала на руках маленький сверток драчливой энергии. К середине дневных церемоний явился не кто иной, как отставленный бабушкин муж. Тем не менее ничто, казалось, не могло испортить ей настроение. Вскоре они уже болтали и смеялись, словно друзья, встретившиеся после давней разлуки.

— Экая ты горячая женщина, — заметил дедушка с исполненной любви улыбкой. — Какая другая могла бы так сбежать и украсть моих детей?!

Бабуля окрысилась: