необычный опаловый свет. Через несколько секунд их глаза привыкли к этому полумраку, и вскоре они уже смогли различить листву глициний, чьи тени сливались с огромным навесом цвета ночи. Со шпалер свисали гирлянды ипомеи. Мария-Луиза, в некотором напряжении опираясь на руку мужа, взволнованно разглядывала гостей и их наряды. Все они выглядели просто ослепительно: платья, отделанные тюлем и органзой, были украшены золотом и эмалью, головы увенчаны тюрбанами, золотыми диадемами или шляпами с перьями страусов и райских птиц. Нет, она не выделялась из толпы. Ей казалось, что Луи тоже выглядел очень элегантно в своем костюме персидского воина, хотя, возможно, стоило выбрать для него более приталенный фасон. Но что-то все равно тревожило ее, и она никак не могла понять, что именно. Отмахнувшись от этих мыслей, Мария-Луиза с легкой улыбкой повернулась налево, в сторону графа и графини де Сегонзак. Затем они встретили графа де Монтескью в костюме раджи — того самого, который несколькими годами ранее дрался на дуэли с ее братом. Судя по поведению этого экстравагантного денди, который подошел и учтиво склонился к затянутой в шелковую перчатку руке маркизы, он уже забыл о том неприятном инциденте. Поприветствовав еще нескольких знакомых, пара направилась к трибунам, чтобы наблюдать за костюмированным шествием. Поднимаясь друг за другом по ступенькам, они прошли мимо ряда, где сидели послы в парадных костюмах. Чуть выше Мария-Луиза заметила стройные изящные силуэты принцессы де Пуа и маркизы де Людр. Яркие, неподражаемые, они неизменно приковывали к себе взгляды окружающих. В их элегантности, свойственной лишь представителям определенных слоев общества, чувствовалась какая-то непринужденная безупречность, выделявшая их даже среди самой избранной публики. Все в них, в их жестах и поведении, казалось настолько естественным и утонченным, что изящество, с которым они держались, поражало. Мария-Луиза сделала легкий реверанс в знак приветствия. Обе женщины едва удостоили ее взглядом, в котором сквозило презрение. Это оскорбление ошеломило ее. Она обернулась к Луи. Он, казалось, ничего не заметил — а может, просто сделал вид, что не заметил. На глазах у всех ее достоинство растоптали, унизили ее самым ужасным образом, а он никак не отреагировал. Какое малодушие! Потрясенная, она заняла свое место. Этот инцидент положил конец всем надеждам, которые она возлагала на этот долгожданный вечер. Откровенное пренебрежение со стороны этих двух дам поразило ее подобно удару грома. Она вдруг почувствовала себя совершенно нелепой в своем костюме, хоть в нем и не было ничего вычурного. Некоторые из окружавших ее женщин нарядились с безумной эксцентричностью, их головы были усыпаны драгоценными камнями или украшены эгретами с пышными пучками перьев. Она желала слишком многого, хотела, чтобы все было идеально. Все эти переодевания не для нее. Она предпочитала вечера за городом, верховые прогулки в бодрящем лесном воздухе и запах черной земли по утрам после дождя.

Из этих размышлений Марию-Луизу вывело объявление о начале шествия. Все взгляды обратились к центру шатра. Там среди драпировок и тигровых шкур на подиуме высотой в три ступени возвышался трон, обитый золотистой парчой. Под бурные аплодисменты появилась графиня де Шабриллан в образе Шехеразады и, исполнив довольно незатейливый танец, заняла свое место на троне, за которым встали два евнуха с опахалами из страусиных перьев. Участники шествия, представляющие живые картины, один за другим продвигались по большому парадному двору под звуки зурны и ритм томбаков. Чернокожие рабы на вытянутых руках несли носилки, их сопровождали танцовщицы и баядерки. Огромное впечатление на всех произвел белый слон с великолепным балдахином на спине, под которым сидела восточная принцесса, усыпанная драгоценностями. На повозках в золоченых клетках сидели гости в костюмах райских птиц, сов и разноцветных попугаев. Они выражали свое почтение королеве вечера, поднося ей подарки, духи и цветы. Мария-Луиза постепенно забыла о пережитом смятении.

Затем распорядитель шествия объявил картину «Шестое путешествие Синдбада-морехода». К трибунам подъехала позолоченная повозка, усыпанная цветами. На ней восседали три индуистские богини в золотых тиарах. Через мегафон были объявлены имена герцогини Бизачча, графини д’Аркур и виконтессы Ла Тур дю Пэн. Перед повозкой бежала восточная танцовщица с колокольчиками в руках. Ею была не кто иная, как графиня д’Арамон. Мария-Луиза, которая до этого момента удивлялась, не видя своей кузины, пришла в восторг оттого, что Сюзанна оказалась в центре внимания. Ее настроение сразу же улучшилось. Значит, женщину из семьи Штерн все же могут признать своей в высшем обществе. Она не могла подавить чувство гордости, смешанное, правда, с некоторой долей зависти. Ей самой не предложили стать участницей шествия. Впрочем, в свои тридцать три года она, пожалуй, уже вышла из того возраста, когда можно выставлять себя напоказ. Просто у Сюзанны были свои связи и умение поддерживать контакты, так что перед ней распахивались некоторые двери, которые для Марии-Луизы оставались закрытыми. Тем не менее она отметила, что Сюзанна бежала впереди, размахивая руками, в то время как остальные члены ее команды чинно восседали на золотой повозке. «И все же от иерархии никуда не деться», — с горечью подумала Мария-Луиза.

Как только была представлена последняя картина шествия, лакеи распахнули французские окна особняка. Фосфоресцирующие лампы и хрустальные люстры осветили гостиные, до этого погруженные в темноту. Гости небольшими группами начали заходить внутрь. Горельефы и картины с изображением химер, смеющихся обезьян и бабочек говорили о пристрастии хозяев к экзотике. На консольных столиках стояли корзины с фруктами и возвышались огромные пирамиды восточных сладостей. Гостям предлагали шампанское и ликеры на серебряных подносах. Любезно поприветствовав хозяйку у входа в главный зал, Мария-Луиза и ее супруг прошлись по салонам. Гости уже разделились на группы исходя из родственных и дружеских связей. Присоединиться к такой компании было непростой задачей, а времени составлять план у Марии-Луизы не было. К ней подошла пожилая женщина: тяжелые украшения, глубокое декольте. Ее морщинистое лицо было чрезмерно напудрено, губы накрашены бордовой помадой, неровная линия карандаша подчеркивала черноту глаз. Казалось, никто не обращал на нее внимания. Мария-Луиза сразу узнала мадам Розенбаум, старую подругу матери. Наряд женщины — платье вавилонской императрицы — показался ей безвкусным. Мадам Розенбаум была известна своими решительными выступлениями в защиту капитана Дрейфуса. Она требовала пересмотра дела, и многие из постоянных гостей перестали посещать ее салон. Мария-Луиза совершенно не хотела с ней общаться — во всяком случае, не здесь и не сейчас. Но было уже слишком поздно. Опиравшаяся на трость старуха ее узнала и с воодушевлением принялась жаловаться на невоспитанное молодое поколение: никто не подошел поприветствовать ее, никто не потрудился предложить ей напиток. Несмотря на преклонный возраст, мадам Розенбаум любила