посвистом, особо мощно выступал кто-то у дальнего окна, аж колыхались шторы; кровать Ингвара оставалась пустой, где-то он шлялся, а вот Хамид дрых без задних ног.

— Давай уж, рассказывай, — попросил Сыч, чье место было с другой стороны от меня. — Нехорошо скрывать важное от товарищей по оружию.

Эрик заулыбался, многозначительно поднял брови, но говорить не спешил — умел, подлец, издеваться над собеседниками, когда же подал голос, то выбрал драматический шепот:

— Без чего солдату вообще невозможно?

— Без оружия, — предположил Вася. — Без баб?

— Бери выше! — Эрик задрал нос, а поскольку он у него был кнопкой, то пришлось напрячься. — Скоро у нас будет самогонный аппарат и материал для перегонки. От заживем!

И он облизнулся так радостно, словно уже обонял запах первосортного первача.

— А где ты его поставишь? — Сыч скептически хмыкнул — Так, чтобы не нашли?

Финн принялся чесать в затылке, и я понял, что об этом «второстепенном» моменте он не подумал.

— Все на месте, — сказал зашедший в спальню Ингвар. — Иван, там тебя в штаб зовут. Комроты.

И остатки сонливости мгновенно слетели с меня.

Глава 5

Если у комбата имелся свой кабинет, пусть и небольшой, то трое командиров рот ютились в одной комнате. Нгуен сидел внутри в одиночестве, за самым дальним из трех выстроенных в ряд столов, и за его спиной возвышался огромный шкаф, где вполне можно было спрятать разобранный на части танк.

Негромко шумел кондиционер, два солнца пытались втиснуть щупальца-лучи в щели между шторами.

— Вольно, — сказал комроты в ответ на мое приветствие. — Присаживайся, боец Серов.

Я настороженно опустился на краешек стула.

Рядовому не положено вот так общаться с офицером через две головы, разве что в исключительных случаях, при вручении очень большой награды, как пример… но награждать меня не за что, да и занимаются подобными вещами в другой обстановке, торжественно, перед строем.

Значит что? Какая-то подлянка.

— Ты знаешь, откуда я родом? — спросил Нгуен, и его мощный голос породил в углах мягкое шепчущее эхо.

— Никак нет.

— Из Вьетнама. Мы всегда были союзниками, и когда вместе сражались против Штатов. И сейчас тоже, — мне показалось, или при слове «Штаты» в его глазах мелькнул огонек ненависти: ну и ничего удивительного, сколько там народу добрые американцы уничтожили. — Поэтому мы должны помогать друг другу, поддерживать. Согласен, боец Серов?

— Так точно.

Комроты уловил мою настороженность, поэтому замолчал, откинулся на спинку стула и несколько мгновений изучал меня.

— Ты умный человек, вовсе не тупой вояка, — начал он снова. — Отличаешься от других. Это хорошо. Такие люди нужны в нашей ЧВК.

Сначала вспомнил о давних связях его и моей родины, затем сдержанно и искренне похвалил меня. Короче говоря, сделал все, чтобы я размяк, оттаял, развесил уши, приготовил их для развешивания лапши.

Нгуену что-то от меня нужно.

— Мне не хватает сведений, — продолжил он. — То есть снизу, из подразделений. Обстановка такая, что предстоит действовать повзводно, а доверять Шредингеру я не могу. Он из второго штурмового корпуса, там все заслуженные и крутые, мы для него — никто. Отдельный охранный батальон — пшик, что поделать? Так что он изложил конечно в рапорте, что происходило вчера, но я не готов поверить, что сообщил все, да и на полигоне ваш комвзвода первый день, он просто не знает, куда смотреть, что тут реально, а что нет.

«Я знаю, что ли? Я тут двенадцатый день!» — хотелось сказать мне.

Все стало понятно — Нгуену потребовался информатор, кто будет докладывать о настроениях среди бойцов, о всяких мелочах, деталях, которые обычно не проходят вверх по цепи команд. И он выбрал меня, решил, что молчаливый русский будет ему полезнее всего.

По спине у меня поползли гадливые мурашки.

— Ты будешь мне обо всем рассказывать, а я за тобой в ответ присмотрю, — комроты буравил меня внимательным, немигающим взглядом, в этот момент он напоминал ядовитую змею из джунглей, со своей родины; в тех краях я не бывал, но подобных гадов видел в Африке. — Сделаю так, чтобы у тебя появились шансы выжить. Ведь ты хочешь вернуться?

— Так точно.

— Ты хочешь добавить «но», по лицу вижу, — Нгуен улыбнулся и наклонился вперед. — Не стесняйся.

— Я простой солдат. Мое дело — стрелять, во что прикажут.

Он подождал, думая, что я добавлю еще что-то, и только потом заговорил, уже с ноткой раздражения:

— Да, я понимаю. Но мне именно это и нужно — взгляд обычного стрелка, не офицера. Все, что видишь и слышишь. Я сам решу, что важно, а что нет.

— Да и рассказывать я не умею, — я пожал плечами.

Нгуен вздохнул, снова откинулся на стуле и сцепил руки на животе:

— Ты можешь отказаться. Но тогда я не позволю тебе поговорить с домом… с бабушкой. Ведь ты хочешь с ней поговорить? Узнать как у нее дела?

— А это… возможно? — тут голос мой дрогнул.

Нгуен кивнул.

— В транспортной зоне есть средства связи, позволяющие звонить в любой угол Земли. Допуск к ним только для офицеров и тех, кто прослужил более полугода, но я могу добиться для тебя исключения.

Голова у меня закружилась — да, вот это искушение.

Из всей нормальной жизни, которая есть у обычного человека, у меня только бабушка, последняя родная душа во всей вселенной, и топчу песок на полигоне я большей частью именно ради нее — деньги нужны на лекарства, на сиделок, на визиты доктора и на прочее. Государство помогает конечно, но так себе.

— И еще если откажешься — я могу подставить тебя, сунуть под врага в первом же бою, — тон Нгуена не изменился, оставался таким же спокойным. — Чтобы тебя не убили, а ранили. Тяжело, чтобы ты вновь стал калекой. Ведь ты был им до прибытия к нам. Хочешь этого?

Слово «калека» прозвучало у меня в ушах тяжелым громом — нет, никогда больше! Сделаю что угодно, чтобы не ловить на себе полные отвращения и жалости взгляды, не корчиться от собственной неполноценности!

Но стучать на своих?

— Вижу, что ты задумался, — промурлыкал комроты. — Это хорошо. И еще о чем подумай. Нравится тебе наш самый главный? — и он качнул головой в