сказала Уна, – и научить плавать. Как только понимаешь, что к чему, это уже не слишком сложно. Я бы даже научила тебя завязывать морские узлы – о них рассказывали в школе. Мне больше всего нравится рифовый узел. Им крепят паруса. А еще мы могли бы по очереди наблюдать из вороньего гнезда. У меня очень хорошее зрение. Когда папин корабль каждый год возвращается с Охоты, я замечаю, что он идет по реке, почти на час раньше всех остальных.

Эти слова не только не разубедили Трин, но лишний раз доказали, что она права, выбирая Юг. Она ничего не знала о морских узлах и не имела ни малейшего понятия, что значит крепить паруса. Да и зрение у нее было не очень. Если Уна росла настоящей северянкой, то Трин так бы про себя не сказала.

– Прости, – произнесла она, обращаясь к младшей сестре. – Но я никак не могу поехать с тобой.

– Ничего страшного, – ответила Уна, хотя в глубине души она расстроилась. Было бы здорово отправиться в такое захватывающее путешествие вместе.

– Я буду скучать по тебе, – продолжила Трин.

– Правда? – удивилась Уна.

– Конечно. Ты не похожа на других сестер. Мне кажется, ты гораздо лучше и умнее их.

На этот раз Уна была поражена. Она хотела спросить Трин, почему та не говорила ей этого раньше, но вместо этого произнесла:

– Я тоже буду скучать по тебе.

Трин подошла к младшей сестре и обняла ее. Впервые кто-то из родных Уны обнял ее, впервые кто-то вообще сделал это. Ощущение было необычное, но приятное, и она обняла сестру в ответ.

Потом они отстранились друг от друга, и Уна осторожно открыла дверь черного хода. Она уже хотела выйти в ночь, как вдруг в ее голове пронеслась одна мысль.

– Трин? – позвала Уна, обернувшись к сестре. – Это ты подарила мне Гилберта на день рождения?

Трин нахмурилась и сказала:

– Нет. Я думала, ты сшила его сама.

– А, забудь.

Уна помахала сестре рукой на прощание и выскользнула за дверь.

* * *

Ночной воздух в Нордлоре был таким холодным, что морская галька заледенела, а заточенные внутри волны застыли. Даже звезды в небе, казалось, замерзли и не мерцали, когда Уна шла под ними.

В деревне было тихо, но когда она подходила к причалу, в морозном воздухе до нее донеслись крики и песни. Девочка испугалась, что команда корабля уже на борту и ей не удастся пробраться незамеченной. Но тут она увидела свет в «Ржавом якоре» и поняла, что все моряки собрались там, чтобы выпить напоследок.

«Отважный леопард» тихо покачивался на волнах у пристани. Название гордо сияло золотом вдоль правого борта. Там мерцали фонари, но из иллюминаторов не доносилось ни звука. Уна посмотрела на огромное китобойное судно, сделала глубокий вдох и впервые в жизни ступила на корабль отца.

Она много лет наблюдала за «Отважным леопардом» с берега Нордлора, но все равно судно оказалось гораздо больше, чем она воображала. Палуба была длиннее семи домов, три мачты, уходившие к звездам, – выше любого здания в их деревне, а деревянные леерные ограждения доходили ей до головы.

Опасаясь, что ее могут заметить, Уна юркнула под палубу. Корабль в целом очень сильно походил на «Смотрящую чайку», преобразившуюся под умелой кистью художника. Темные, мрачные помещения теперь были залиты светом. Вместо обугленных черных досок повсюду сияли отполированные коричневые. А там, где раньше воняло дымом и полусгнившей, заплесневелой одеждой, теперь приятно пахло ароматизированными свечами и свежими, только что упакованными продуктами.

Первая комната, в которую попала Уна, была длинной и узкой, с рядами кроватей, идущих вдоль стен. Тут спали члены команды. За ней находились две двери. Золотая табличка на одной из них гласила: «Капитан», а серебряная на другой – «Штурман». Уна знала, что означают эти должности. Капитан отдает приказы всему экипажу и часто является владельцем корабля, а штурман мастерски читает карты и указывает рулевому верное направление.

Уна попробовала открыть двери, но обе были заперты. Двигаясь к задней части судна, она прошла мимо столовой, камбуза[4] и пяти пустых помещений, использовавшихся для хранения рыбы и внутренностей одного-единственного кита. Прежде чем корабль отчалил, девочка добралась до последней комнаты.

– То что нужно, – прошептала Уна, шагнув внутрь. Помещение было маленьким и сплошь забитым ящиками, кульками и мешками с продуктами. Здесь ее долгое время никто не найдет, и ей не придется голодать. Это уж точно.

Уна открыла ближайший ящик и заглянула внутрь. Там были мука и сахар, а также черничный джем и соленая лосятина. Нашлась даже головка сыра, по весу равная ее собственной голове.

Оглядывая запасы продовольствия, которых было достаточно, чтобы кормить тридцать человек целых полгода, Уна улыбнулась про себя. Она и не представляла, что все будет так просто. И никто ничего не заметил.

* * *

Барнакл сидел на мостике, когда заметил, что на его корабль пробирается какая-то девочка. Он вылизывал свою шерсть. Когда-то она была ярко-рыжая, густая и такая длинная, какой не мог похвастаться ни один морской кот. Теперь же, после двухсот лет плаваний, она стала облезать и тускнеть, становясь скорее серой, нежели рыжей.

Барнакл знал, что никакой девочки на борту не должно было быть. Он просматривал список экипажа только час назад, и ни одного женского имени там не значилось. Да это кот понимал и без списка. Капитан никогда не позволял женщинам подниматься на корабль. Никто раньше не нарушал это неписаное правило.

Но это оказалась не просто какая-то девочка. Барнакл узнал ее. Это была одна из дочерей хозяина – та симпатичная, которая не походила на моржа. Бесчисленное множество раз он видел, как она стояла на берегу и сверлила глазами корабль. Пару раз Барнакл даже ловил ее взгляд на себе. Но сегодня ночью девочка его не заметила. Ни в тот момент, когда взбиралась на судно, ни тогда, когда он наблюдал с лестницы, как она пыталась взломать дверь каюты капитана. Потом он следил, как девочка пробиралась по кладовой, а потом стояла там, оглядывая ящики с продуктами, по-прежнему не обращая на него внимания.

Шерсть у Барнакла встала дыбом, когда он увидел, как она рассматривает еду. Его не интересовало, что это девочка и что она дочь капитана. Важнее всего было то, что она оказалась «зайцем», и этого хватало. Кроме мысли о гибели своего корабля Барнакл терпеть не мог одного: пассажиров, которые не значились в списке.

Правила устанавливаются не просто так. Нарушишь их – жди беды. Он знал