— Считайте это законом, заповеданным Господом.

Клемитиус однажды сказал Христофору, когда они только начинали работать вместе, что земная терапевтическая община[18]настолько близка к Небесам, насколько могут быть близки к ним люди без того, чтобы умереть. И когда его напарник изрек это, Христофору подумалось, что замечание больше говорит о нем самом, чем о чем-либо еще. Христофор и Клемитиус воистину были парой, которая могла соединиться только на Небесах. Клемитиус абсолютно верил в то, что призван делать. Он наслаждался курсом терапии, который назначили ему самому. Возможно, дело было во внимании, какое ему уделялось. Он приходил пораньше и упивался процессом. В ожидании вопроса, а потом рефлексии и инсайта[19]от бедняги, курировавшего его, он был готов говорить без конца — обо всем, что приходило в голову. Когда же он не присутствовал на терапевтических сессиях, он читал. Читал все написанное о терапии. И он уверовал. Уверовал истово. Он был ангелом уже тысячи лет. И никто до сих пор не спрашивал его о нем самом.

Христофора же, напротив, вся эта затея немного смущала. Клемитиус утверждал, что Христофор является прирожденным «групповодом». Это говорилось с оттенком пренебрежения, но Христофор принимал это за комплимент.

После того как Клемитиус провозгласил заповеданный Богом закон, группа в течение нескольких секунд сидела молча. Христофор уже собрался заговорить и произнести слова утешения, ибо считал, что это входит в задачи терапевта, ведущего групповое занятие. Он собирался сказать что-нибудь о том, как их, наверное, удивило, что они оказались тут, выразить сожаление по поводу того, что видит их всех именно в этом месте, ибо совершенно уверен, что они предпочли бы находиться в каком-нибудь другом, но Клемитиус его опередил и заговорил первым — может быть, почувствовав желание Христофора утешить.

— Что ж, я хотел бы поприветствовать всех вас в нашей клинике. Должно быть, она показалась вам странной. Я уверен, что вам хотелось бы точно знать, где вы находитесь и чем вы здесь будете заниматься, и сейчас мы постараемся вам это объяснить. Все вы, строго говоря, либо мертвы — примите наши соболезнования, — либо почти мертвы, и в этом случае мы желаем вам либо полного выздоровления, либо скорого окончания ваших страданий, смотря по тому, что окажется для вас лучше. Вы, Габриель и Джули, вернее ваши тела, сейчас находитесь в одной из больниц в Центральном Лондоне, совсем, насколько я понимаю, близко друг к другу. Я прав? — И он посмотрел на Христофора, который подтвердил:

— Почти так же близко друг к другу, как здесь.

— Именно, — кивнул Клемитиус. — Ваше тело, Кевин, обнаружила на набережной женщина, совершавшая утреннюю пробежку.

— Даже не знаю, что на это сказать, — запинаясь, произнес Кевин.

— Ну что ж, — продолжил Клемитиус, — как бы то ни было, главное, что вы сейчас тут. Ивонна, как вы, наверное, уже поняли, вас убил этой ночью Кевин. Несомненно, это было совершенно отвратительно, жестоко и бесчеловечно, однако и вы тоже сейчас здесь, с нами, и я надеюсь, что вы сумеете найти в себе силы, чтобы принять участие в общей работе ради вашего лучшего будущего.

— Не валяйте дурака, — сказала Ивонна. — И будьте любезны уточнить, где именно «здесь»?

— Вы находитесь в месте, в котором выяснится, где вам предстоит провести вечность.

— Так, значит, ад существует? — спросил Кевин.

— Да, — сообщил ему Клемитиус.

— Вот дерьмо, — вполголоса заметил Кевин.

— О, не падайте духом. У вас еще есть небольшой шанс поправить свои дела, — успокоил его Клемитиус, вскинув руки и рисуя в воздухе кавычки над словом «поправить». — Именно за этим вы и попали сюда. Как говорят в суде, решение не вынесено, присяжные разошлись во мнениях. — И он сделал паузу, рассчитывая на драматический эффект.

Габриель смотрел в единственное в комнате окно, на лучезарное голубое небо за ним, что, кажется, несколько раздражало Клемитиуса. Глядя в упор на Габриеля, он сказал:

— Это психотерапевтическая группа. Вы здесь для того, чтобы поработать над собой и выявить те черты вашей личности, неврозы, страхи или просто недостаток позитивной мотивации, которые не позволили вам вести ту жизнь, которой хотел бы от вас Бог.

— Теперь уже несколько поздно, — отметила Джули.

— О, вовсе нет, — возразил Христофор, радуясь возможности сообщить хоть какую-то добрую весть новопреставленным или лежащим в коме людям, собравшимся вокруг него.

— Вот именно, — подхватил страшно довольный происходящим Клемитиус. — Если вы хорошо поработаете над собой, проработаете свои проблемы и взглянете на них с другой стороны, вы сможете получить второй шанс. Наш Господь милостив, и, если он решит, что вы извлекли должный урок из того, что происходило с вами прежде и — это даже важнее — происходит с вами здесь и сейчас, вам могут позволить вернуться к жизни.

— Вы, наверное, шутите? — спросила Джули, которой казалось, что все это не может твориться всерьез.

— Это что, один из странных психологических экспериментов? — спросила Ивонна.

— Как мне отсюда выбраться? — поинтересовался Габриель.

— Это, знаете ли, не обруч, через который вам нужно прыгнуть. В этой группе вам предстоит противостоять самим себе, однако я предупреждаю, что люди возвращаются крайне редко. Чаще всего они, пройдя через терапевтическую группу, попадают в Царствие Небесное. Или в ад. А теперь, я думаю, вам следовало бы познакомиться друг с другом поближе. Габриель, может быть, начнем с вас?

— А не пошли бы вы к чертям собачьим?

— Габриель, пожалуйста, я прошу вас, — увещевающе сказал Христофор.

— Нет, подождите, — перебила его Ивонна. — У меня вопрос. — Она села обратно в кресло, закинула ногу на ногу и посмотрела на Христофора в упор.

— Конечно, спрашивайте, — ответил он.

— Вон тот мужчина меня убил. А убийство, как известно, является смертным грехом. Уже только то, что он убийца, делает его плохим человеком. Почему же тогда он не в аду?

— Справедливый вопрос, — признал Христофор, которому, похоже, не слишком хотелось отвечать, но, прежде чем он успел продолжить, Клемитиус шумно и глубоко вздохнул и, выпрямившись на темно-красном стуле, ответил за своего коллегу: