для Джека или Джилл, находящихся в самом низу. Например, равнина Ганга была богата около 1600 г., в период расцвета империи Великих Моголов, когда, по подсчетам историков экономики Стивена Бродберри и Бишнуприя Гупта, она достигла 61,5% британского ВВП на душу населения - при том, что реальный доход британцев был тогда на одном из самых низких уровней.²⁵ Но в большинстве эпох жители Северной Индии были бедны в среднем на $3 или $1 в день, как и все остальные простолюдины на планете с самого начала. Экономический историк Божун Ли доказывает, что Нидерланды и низовья Янцзы были качественно сопоставимы в 1800 г., хотя в своей работе он не берется за прямое сравнение доходов. В работе, написанной совместно с Яном Луитеном ван Занденом, он приходит к выводу, что к 1800 г. реальный доход на человека в Нидерландах был вдвое выше, чем в этом богатейшем из китайских регионов.

Удвоение или даже утроение было возможно, тогда это был пример (адамовского) смитовского роста, как говорят экономические историки, доходящего до мирового уровня Голландии 1800 года. Но о гораздо большем обогащении с 1800 года, о росте в десять, тридцать или сто раз, не могло быть и речи. Сто процентов - да, может быть, 200 процентов, если вы живете в Шотландском нагорье и реформируете свое общество в соответствии с привычками Голландии. Но 9 900 процентов? Никогда.

Такую же историю в меньшем географическом масштабе можно рассказать о территории нынешних Бельгии и Нидерландов. В 1568 г. Низкие страны были богаты по убогим меркам Европы, поэтому Филипп II Испанский хотел продолжать облагать их налогами. Налоговые поступления от его голландских и франкоязычных подданных здесь иногда превышали доходы от серебра, получаемые из Нового Света (хотя и этого было недостаточно, чтобы европейский гегемон неоднократно вступал в контролируемые дефолты, настолько неопределенной была удача в испанских войнах). Два с половиной века спустя, к 1820 г., Нидерланды все еще оставались самым богатым местом в мире, лишь недавно сравнявшись с ним по богатству с Великобританией, а южная часть Низких стран (то, что вскоре стало Бельгией) активно индустриализировалась, но все еще имела доход всего 6-8 долларов в день. Это означало, что хлеба было много, а мяса - мало. Если вы были бедны, то носили подержанную одежду. Неизлечимые болезни. Некоторое образование, но для большинства людей оно не выходило за рамки чтения Библии или последнего скандального листка. Мало книг, мало стекол, мало обуви, лошадей, стульев - все это стоило многочасового труда. Нет мешка с синими птицами.

Вы не захотите иметь ни $3 в день, ни $7, даже если все вокруг будут иметь то же самое. Когда люди могут проголосовать ногами за то, чтобы избежать этого, они это делают. Большинство северокорейцев, которые могут это сделать, делают это. Нигерийские мужчины, продающие сумочки на улицах Венеции (Vu cumprà? "Хочешь купить?"), делают это наиболее смело. Потомков жителей пары городков меццоджорно Карло Леви - Алиано и Грассано - в Аргентине сейчас больше, чем в их родной Лукании.²⁹ Люди Леви, жившие в середине итальянской ноги, слышали неправдоподобное хвастовство города Эболи (на западе, на голени итальянской ноги), что Христос там остановился (Cristo si è fermato a Eboli). Безнадежные луканцы в 1930-е годы переделали это бахвальство в горькую антишутку. Да, Христос останавливался в Эболи, но дальше он не пошел, не потрудившись воспользоваться веткой на восток, чтобы посетить Луканию. Леви, который, будучи итальянцем, евреем и антифашистом, не терпел широко распространенного современного представления о государстве как благодетельном спасителе, пишет:

Никто из пионеров западной цивилизации не принес сюда своего ощущения хода времени, своего обожествления государства или той непрекращающейся деятельности, которая питает сама себя [таким образом, происходит Великое обогащение]. Никто не пришел на эту землю иначе, как в качестве врага, завоевателя или гостя, лишенного понимания.

 

Глава 2. По мальтузианским и другим причинам, очень плохо

В 1798 г. Томас Роберт Мальтус (1766-1834), англиканский священник, увлекавшийся экономикой, был раздражен экстравагантными и антиклерикальными заявлениями французских революционеров и их британских союзников о том, что наступил новый день без религии, день, переполненный утопическими обещаниями. "Блаженство было в тот [французский] рассвет быть живым", - пел Уильям Вордсворт, - "Но быть молодым - это рай". На что преподобный Мальтус ответил: "Чушь".

Мальтус впервые взялся объяснить, почему обогащение бедных к тому времени так и не произошло и почему, согласно логике только что изобретенной и ранее оптимистичной политэкономии, даже скромное обогащение не произойдет никогда, особенно при наличии Закона о бедных, субсидирующего бедность, если люди не примут так называемые "превентивные меры" по ограничению роста населения, которые стали называть "контролем рождаемости"¹. Даже они, по его мнению, мало что дадут среднему человеку. В первом, 1798 г., издании "Очерка о принципе народонаселения" (более поздние издания были менее пессимистичны, но именно первое издание на протяжении двух столетий владеет умами людей) Мальтус утверждал, что причиной бедности людей со времен пещер является не божественная злость или королевская добыча, а человеческая сексуальная распущенность и непоправимый экономический дефицит - то есть первородный грех, потеря Эдема и все наше горе.

Вплоть до 1798 года Мальтус первого издания был прав. Правило нулевой суммы. Как сказал за двенадцать лет до этого вдохновитель Мальтуса Джозеф Таунсенд, "в ходе развития общества выяснится, что некоторые должны нуждаться, и тогда вопрос будет заключаться только в следующем: Кто больше достоин страдать от холода и голода - блудный или предусмотрительный?"³ Таунсенд на основе моделей животных (которые впоследствии вдохновили Дарвина, а не Мальтуса) утверждал, что "количество пищи... регулирует численность человеческого рода". А количество пищи, как до сих пор считают некоторые современные мальтузианцы, было строго ограничено. Принцип народонаселения", как его называли классические экономисты начала XIX века, позволял большинству наших предков со времен пещер жить на эти 3 доллара в день, а многим и того меньше. В трущобах Эдо или Калькутты они спали на циновках на улице. Люди бродили по вельду, глуши или джунглям. В Неаполе, Глазго или Гуандуне они были голодны, теснились в трущобах. Они неделями лежали больными на соломенной подстилке. Они умирали молодыми, невежественными, но умными, жестокими, но сильными.

Средний доход редко превышал 3 доллара в день, и всегда временно, потому что улучшение происходило медленно, а не в бешеном темпе после 1800 года. Здесь один улучшатель мог придумать новое применение железу или римским дорогам, там другой мог придумать новое применение углю или бухгалтерскому учету. Но эти усовершенствования были слишком