Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поездка попадала на первую субботу лета. День выдался солнечный и утреннее солнце, с утра заливало комнату, извещая, что день будет жарким. Позавтракав у себя дома, я не стал строить планы относительно встречи, так как не знал, кто там будет, и что вообще будет происходить.
Вначале четвертого я сошел на небольшой станции; машин было не много, и одна явно выделялась среди других своей новизной и дороговизной. Я подошел, назвал себя, водитель положил сумку в багажник и мы отъехали от здания вокзала.
От станции мы ехали по асфальту, но вскоре свернули на второстепенную, покрытую гравием дорогу. Она была извилистой и проходила между деревьями, крона которых утопала в листве, сквозь которую редкие лучи солнца пробивались до дороги. Машина подъехала к отрытым воротам, столбы которых были увиты плющом, и мы въехали на территорию, где моему взору открылась усадьба. Как только водитель остановил машину у подъезда, из двери дома вышел мужчина и замер, следом вышел Фил.
– Добрый день, Жан! Рад вас видеть в своем скромном жилище, – приветствовал он, как только я вышел из машины.
– Скромность вас точно украшает, – ответил я. Конечно, возможно я был не прав, и надо было быть более скромным при разговоре, но здесь не кабинет, да и отношения лучше выстраиваются в непринужденной обстановке. В высших кругах оценят, что ты не человек второго сорта, да и не был я его подчиненным.
– Билл, – обратился он к стоящему на ступеньках мужчине, – отнесите вещи Жана в его комнату.
Водитель достал из багажника сумку и передал Биллу.
– Вы не устали? Здесь не далеко ехать.
– Даже не успел.
– Тогда пойдемте за дом, у нас сегодня небольшая компания, будем отмечать наступление лета, – он открыл дверь, и мы вошли в холл. Справа, почти под лестницей, стол, рядом полукруглый диван. Широкая лестница вела на второй этаж, на стене, вдоль лестницы висели картины. Справа и слева были массивные двустворчатые двери. На стенах, от дверей также висели картины.
– Если не возражаете, то мы осмотрим картины позже, а пока я вас познакомлю со своими друзьями. Обед будет в семь часов.
Мы прошли по паркетному полу, и вышли на задний двор, где возле бассейна расположились двое мужчин и три женщины. Справа от шезлонгов стояла тележка с напитками, возле которой стоял мужчина. Услышав нас, он повернулся, взглянул и вновь отвернулся, разглядывая бутылки, раздумывая, что налить. Когда мы подошли Фил представил нас:
– Представлю вам своего нового знакомого, знатока искусства – Жан Марше. Он не так давно в нашей стране и у него еще свежий вкус из Европы. Прошу не обижать.
– Вкус либо есть, либо нет, – буркнул мужчина, повернувшись от тележки. Он был примерно одного возраста с Филом, но худощав, гладко выбрит. Узкое лицо, глаза чуть на выкате, с пышной шевелюрой волос. Лицо немного бледное, загар не пристал к нему, и красок на лице было мало. Но в его кажущихся простых, бесцветных глазах пряталась жизнь, вних проскакивали лукавые искорки, при том, в самой глубине его газ.
– Стив, ты не прав. Он не всегда такой угрюмый, – пояснил мне хозяин. – Напускает на себя строгость, но на язык злой. Это Стив Картер – известный журналист и телеведущий, а по совместительству мой друг детства. Вы его видели по телевизору?
– Я мало смотрю телевизор, особенно шоу.
– Это правильно, – поддержал меня Стив, – там веселого очень мало.
– Стив, как всегда очень подозрительно относиться к новым людям, или пытается таким казаться.
– А как иначе! Того и гляди ляпнут что-то глупое, а так хочется услышать умную, если уж не мысль, так хоть фразу и увидеть умное выражение лица. Смяться – это вообще редкость. Разве только над вами сенаторами. Вы порой такое скажете или такой принимаете закон, что остальной части населения остается только смеяться
– Или грустить, – заметил я.
– О! Вы умеете ловить мысль!
– Ну, что вы, я их только улавливаю.
– Нашли общий язык, – сделал вывод Фил.
– Договоримся, – и Стив протянул мне стакан с бурбоном.
– Потом обсудите, все, – Фил повернулся к женщине, сидящей слева: – Это моя жена Синди.
Синди была блондинкой, по возрасту лет на десять моложе Фила, привлекательна и свеселыми глазами, даже мелкие веснушки не портили ее.
– Александр Брукс, – мой коллега, сенатор, – указал он на мужчину сидящего справа, на вид лет сорока пяти, – а рядом его жена, Дженнис.
Брукс не вставая, оценивающе посмотрел на меня снизу вверх и кивнул головой, в знак приветствия, но в этом кивке не было снисходительности, просто приветствие, я ответил тем же. Его жене было лет сорок, хорошая фигура, смуглое лицо, с короткой стрижкой черных волос.
– Со Стивом ты уже знаком, а рядом с Джессикой его жена – Марта. Как видите чисто дружеский вечер.
– Только я нарушил его, тем, что я один.
– А где ваша супруга? – спросила Синди.
– Таковой, нет, и никогда не было.
– Да вы что!
– Я вам сочувствую, Жан, – произнес Александр. Голос у него был мягкий и тихий. – Теперь вы для них объект номер один. Они будут пытаться исправить эту вашу ошибку.
– И что? – возразила Синди смеясь. – Мужчина вы интересный.
– Не сложилось, – пояснил я. – Может быть в этом и беда, что интересный. Не хотят теряться рядом со мной.
– Так их, Жан, – поддержал меня Стив.
– Мы вас познакомим с такой, которая не затеряется.
– Вы хотите лишить меня свободы передвижения? – улыбнулся я.
– Вы ей так дорожите?
– Это, то не многое, чем я еще могу дорожить.
– Абсолютной свободы не бывает,
– Пусть будет хотя бы относительная. Относительно женатых.
– Синди, отцепись от человека, – вступил Фил. – Женщины очень болезненно воспринимают холостого мужчину; видимо бояться, что вы плохо повлияете на женатых, поэтому его обязательно надо пристроить.
Я смотрел на гостей Фила, мне интересны были все, и не обращать внимания на них было бы не вежливо, поэтому я переводил взгляд, чтобы видеть реакцию всех на наш разговор. Меня занимал лишь один вопрос, случайно ли я оказался здесь? Или они?
– А пока еще есть время, пойдемте, Жан, посмотрим картины. Встретимся за обедом, – сообщил он остальным.
Мы направились к дому. Я проходил мимо картин, поднимался по лестнице, осматривая их. Произведения были не плохие, не шедевры, конечно, но достаточно приличные. Но мешало то, что не было системы. Вдоль лестницы висел авангардизм, я не против него, но чтобы я мог понять, а точнее
