Из состояния уныния меня вывел оклик. Черная мокрая фигура высунулась из воды и, вынув загубник, спросила:

– Ну что, попробуешь еще? У меня осталось воздуха на час. Сплаваем к рифу?

В этот раз дело пошло на лад. Я легко погрузилась и не испытывала трудностей с дыханием. Теперь-то я понимаю, что в прошлый раз, наполнив легкие воздухом, я от страха забыла выдохнуть, отсюда и плавучесть, и невозможность вдохнуть из баллона – не потому что в нем кончился воздух, а потому что в легких не было места.

Я нырнула, и перед моими глазами раскинулся риф. Для человека с зоологической подготовкой вроде меня это неизгладимое впечатление. За любым, даже самым крохотным пятачком рифа можно было бы наблюдать часами (и воздуха в моем акваланге вполне хватило бы). Вот многощетинковые черви-полихеты, неустанно сжимаясь и распрямляясь, раскрывают перистые, похожие на цветы, жабры, чтобы, прогоняя через них воду, отлавливать свою пищу – мельчайшие микроорганизмы. Между ними сидит, почти неразличимый, крохотный краб, и только блестящие глаза выдают его. Вот актинии лениво шевелят струящимися по течению щупальцами, готовыми мгновенно сомкнуться вокруг коснувшейся их жертвы. Вот рыбы-попугаи, сверкающие оранжево-белой чешуей под защитным слизистым коконом. И конечно, сам риф – мириады полипов, похожих на цветы, но на самом деле принадлежащих к животному миру, связанных между собой протоплазменными шоссе, протянутыми в толще защитного панциря, образуемого колонией. В клетках коралловых полипов содержится одноклеточная сине-зеленая фотосинтетическая водоросль, которая поглощает из атмосферы углекислый газ и тем самым обеспечивает питательные вещества своему хозяину, обрекая его при этом на обитание в верхнем слое морских вод. Этот пожизненный симбиоз растения и животного играет важную роль в углеродном круговороте нашей планеты, поскольку коралловые полипы усваивают углекислый газ, превращая его в карбонат кальция – известняк, из которого и формируется риф.

А вот колонии оболочников, раскрашенных в желто-лиловый. В молодости они вполне подвижны и обладают развитой нервной системой, но в середине жизненного пути перестают двигаться, прикрепляются к камню и больше с него не сходят. Нервная система у них за ненадобностью атрофируется. Вот оно, наглядное предостережение для всех, кто ведет сидячий образ жизни…

Из космоса Земля выглядит переливающимся бирюзовым шаром, висящим посреди кромешной темноты. Видя ее такой, мы как нельзя лучше понимаем, что наш мир – это мир воды. Обитаемая суша составляет очень незначительную часть, едва ли четверть поверхности планеты, и в основном сосредоточена с одной стороны. Так что даже человеку, никогда не бывавшему на взморье, не уйти из-под власти океанов, ведь именно там формируется погода и рождаются бури. Океанские течения (особенно знаменитое Эль-Ниньо) влияют на весь мир, неся в одни области засуху и голод, а в другие – затяжные ливни. Моей родной Англии мягкий климат и долгие месяцы теплой погоды обеспечивает Гольфстрим, несущий тепло ее берегам. Однако, несмотря на огромные размеры (260 млн кв. км) и несомненную важность в нашей жизни, океаны по-прежнему остаются малоизученными. Мы плещемся на мелководье континентального шельфа и даже сегодня, ступив на поверхность Луны, не можем полноценно исследовать океанские глубины.

Самое глубокое место на Земле – Марианская впадина в Тихом океане, глубина которой составляет 11 034 м. Эверест скроется в ней по самую макушку, и еще останется 2000 м. Для человека она практически недосягаема. Даже средние морские глубины, около 4000 м, недоступны для нас без подводных аппаратов. И тем не менее глубина не перестает нас манить – возможно, именно своей недоступностью. В культуре любого народа живут предания о мифических подводных чудовищах. Глубоко под водой находится дворец Посейдона и русалочье царство, там дремлет Кракен{12}, там, спасаясь от господнего гнева, нашел убежище Левифан (чудовищный морской змей из финикийской мифологии). Однако действительность, как это часто бывает, причудливее любого вымысла. В 1938 г. изумленному научному сообществу был представлен живой целакант, прежде считавшийся вымершим. Где-то в океанских водах обитает гигантский кальмар, щупальцы которого достигают 18 м, – живьем его никто не видел, но мертвые туши время от времени попадаются в сетях, а клювы не раз обнаруживались в желудках китов. Но самые удивительные из этих созданий – бактерии, описанные в главе 7, живущие у «черных курильщиков» на срединно-океанических хребтах при температуре свыше 100° C и давлении свыше 1000 атмосфер.

И хотя люди постоянно под водой не живут, некоторые, например водолазы на нефтяных платформах в Северном море, могут проводить на глубине значительную часть жизни. Тысячи людей занимаются в свободное время подводным плаванием – с аквалангом, с трубкой и без всякого снаряжения. С какими проблемами им приходится сталкиваться и где предел физически доступной человеку глубины? В этой главе мы расскажем о том, как с развитием возможностей погружения под воду углублялись наши знания о физиологии человека, а также в очередной раз зададимся вопросом, почему некоторые представители животного мира и в подводном плавании преуспели гораздо больше нас.

Помимо нехватки воздуха основная трудность, которую приходится преодолевать ныряльщику, – это увеличение давления. Чем глубже человек погружается, тем выше давление, поскольку возрастает вес давящего сверху водяного столба. При одной и той же высоте столба вода примерно в 775 раз тяжелее воздуха, поэтому разница в давлении воды заметно ощутимее, чем в давлении воздуха: если атмосферное давление на вершине Эвереста (8848 м) уменьшается по сравнению с уровнем моря на две трети, то при погружении на ту же глубину (8848 м) оно в 885 раз возрастет. Давление на дне жидкостного столба определяется высотой столба, плотностью жидкости и силой тяжести. В морской воде давление возрастает примерно на одну атмосферу через каждые 10 м спуска. Ныряльщики обычно измеряют его в единицах атмосферного давления – барах. Так, на глубине 30 м давление составляет 4 бара, складываясь из давления на поверхности (1 бар) и подводного давления (3 бара).