была хранить это в тайне, — наконец произнесла я.

Она отвела взгляд, обдумывая вопрос.

— Потому что не хотела, чтобы ты знала, какой слабой я была, — наконец заговорила она. — Не хотела, чтобы посчитала меня плохой матерью.

— Я бы такого не подумала, — не согласилась я.

— Нет, подумала, — настаивала она. — Я не рассказывала тебе о своем прошлом, но ты все равно считала меня плохой матерью. А если бы я тебе все рассказала, было бы еще хуже!

— Я никогда не считала тебя плохой матерью.

— Считала.

— Не считала.

— Считала.

Тогда я подумала: о чем мы спорим? О чем она говорит? И тут я поняла: может, она молчала не потому, что Вэнь Фу был моим отцом, а только для того, чтобы я плохо о ней не думала?

— Подожди минуту. Так кто, говоришь, был моим отцом?

— Твоим отцом? — переспросила она, моргая, словно ей никогда и в голову не приходила подобная мысль. — Папа был твоим отцом.

Я глубоко вздохнула с облегчением.

— Ну конечно, — быстро добавила мама. — Я бы никогда не позволила этому человеку предъявить на тебя права как на дочь. Этого бы он от меня никогда не добился. — И ее губы решительно сжались в тонкую нить.

Теперь я запуталась еще сильнее. Я стала обдумывать, какой вопрос следует ей задать, чтобы стало абсолютно ясно, о чем я хочу узнать: о кровных связях, биологическом наследии, генетике, группе крови, тестах на отцовство. И о прошлом, которого не изменить.

Мама погладила меня по руке.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — тихо сказала она. — Каждый ребенок рождается с инь и ян. Инь ребенок получает от женщины, а ян — от мужчины. Когда ты родилась, я пыталась понять, чей же у тебя ян, и очень хотела увидеть в тебе твоего отца. Я говорила: смотрите, у нее улыбка Джимми Лю! И мечтала забыть обо всем остальном. Но все же я видела и кое-что другое.

Она коснулась моей щеки и заправила прядь волос мне за ухо:

— Ты была похожа на Мочу, и на Ику, и на Данру. Особенно на Данру. И на всех них одновременно.

На всех тех детей, которых я не сберегла и не смогу забыть.

Мама была на кухне, ставила чайник. Я щелкала зубами семечки арбуза. Всегда думала, что все удовольствие от арбузных семечек заключается в том, чтобы достать, не повредив, тонкие ядра, а не в том, чтобы ощутить их вкус.

‘ Так ты никогда не думала, что я похожа на Вэнь Фу? — размышляла я вслух.

Мама вернулась с дымящимся чайником.

— Ну, если быть честной, то один раз, наверное, думала.

Я раскусила семечку пополам.

— Что?

— Ну, может быть, пару раз за все это время, — добавила она, подумав.

Я затаила дыхание. Она спокойно налила нам чаю.

— Это было после смерти твоего отца, — сказала она. — У тебя стал совершенно невыносимый характер.

Ох! Какой ужас! У меня характер как у Вэнь Фу!

Мам нахмурилась, глядя так, словно мне снова было четырнадцать.

— На похоронах ты не плакала, не могла плакать.

Ты сказала, что папа тебе не отец. Ай-ай, слышать это было нестерпимо! — Она говорила так, словно это не просто воспоминание, а боль, переживаемая снова и снова. — Вот почему я тебя ударила, — сказала она. — Не сумела сдержаться. И объяснить, почему сделала это, тоже не сумела.

— Но я-то имела в вицу совсем другое…

— Я знаю, — мягко произнесла она. — Теперь я знаю, что ты имела в виду не то, что я подумала. — Потом она снова нахмурилась. — Но тот, другой раз! Никаких оправданий! Помнишь, как ты хотела пойти на берег океана?

Я покачала головой, искренне не понимая, о чем она говорит.

— Ты прямо как взбеленилась. Топала ногами, кричала на меня: «Пляж! Пляж!» И я тогда задумалась, откуда бы мог взяться этот взрывной характер? А потом вспомнила: ай-ай-ай! Вэнь Фу! — И на ее лице появилось страдальческое выражение. — Но я никогда и ни в чем не винила тебя. Я винила его. Во всех твоих недостатках я винила этого ужасного человека. Поэтому я тебя не наказывала. Я отпустила тебя на пляж. Но вскоре твой брат стал вести себя точно так же. Дико, необузданно! И он кричал те же самые слова, только на этот раз я знала, что он говорит не о пляже. Вот так я и выяснила, что Сэмюэль и ты, вы оба называли меня «сука, сука».

— Нет! — Я была потрясена тем. — Я такого не говорила!

— Да, — сказала мама. — Говорила, и он тоже.

Но она улыбалась — потому, что сумела доказать, что все эти годы была права.

— Я так радовалась, что не надо больше связывать в мыслях тебя и Вэнь Фу. Эта ярость была твоей собственной! Ты думала, я не узнаю? Я знала и другое плохое слово, которое ты использовала. Его произносят, когда поднимают кулак с оттопыренным средним пальцем. В китайском языке тоже есть такое же выражение, и оно даже хуже, чем в английском.

Ты думаешь, твоя тетушка Ду была благонравной старой леди? Если кто-то плохо с ней обходился, ой-ой! Такие слова сыпались из нее без остановки! Иди туда! Иди сделай то-то! Я думаю, именно это она и говорила на похоронах, когда этот плакат упал прямо на нее.

И вот уже мы вместе смеемся.

— Тетушка Ду была очень сильной, — сказала мама. — И такой хорошей! Как же нам было с ней весело!

И мама улыбнулась, как школьница. Наверное, именно так она и выглядела, когда они с Пинат делились секретами в оранжерее.

— Может быть, тебе стоит попросить прощения.

— У тетушки Ду?! За что?

— У меня. За то, что говорила это слово.

Она все еще улыбалась.

— Но это же было двадцать пять лет назад!

— Никаких оправданий!

— Может, давай продолжим валить все на Вэнь Фу?

— И в этом походе на пляж тоже Вэнь Фу виноват, да? И вообще он — причина всех неприятностей?

И мы снова расхохотались. Я чувствовала себя окрыленной и легкомысленной. Мама только что рассказала мне, как трагична была ее жизнь. А я только что узнала, что, возможно, унаследовала от Вэнь Фу часть своих генов.

Но мы смеялись.

И я поняла, что подходящий момент настал.

Я сделала глубокий вдох и произнесла как можно обыденнее:

— Ну, тогда у нас есть еще кое-что, в чем мы можем обвинить этого ужасного человека.

И я рассказала ей о своей болезни.

Все эти годы я представляла себе, что будет с матерью, когда