собой огромный, просто гигантский зал, в центре которого стоял на возвышении из нескольких ступенек трон, а внизу перед ним, низко опустив голову и заложив руки за спину стоял Михаил. Позвоночник у Александра болел, всё тело вибрировало, как будто его сильно ударило током. Но самое главное страх, он был липким и покрывал всё тело, было очень противно, мерзко и как-то жалко…, унизительно жалко себя. Александр собрав остатки сил сделал несколько шагов, постоял немного, чтобы передохнуть.

– Значит это Ты диктуешь, а Антон и другие тебя слышат внутри себя и даже записывают, с твоих слов?!

–Это Я диктую?! Нет, это не мои слова, только Мастер может их произнести, и они уже сказаны Нам! Ты уже слышал то, что Я говорю Тебе! – Михаил пошёл медленно против часовой стрелки вокруг трона, заложив руки за спину. И он теперь не громко декламировал, а говорил скороговоркой, почти шептал, высоко подняв голову. Он смотрел куда-то вверх.

– «Спросите, что делать, когда потеря друзей, лет через сто так напомнит нечаянно вам о потере у времени века, без малого долгого века, напомнит о жизни, живи, даря радость. Нечаянно старость нарушит покой своей пустотой и силы свои вспоминая, уже не вернёшь, даже если ты вновь заживёшь ещё раз. Так вот, что делать друзья, когда вас уж не будет, что делать тогда им без вас. Появятся вновь, ты же вечен, тебя не коснётся костями рука, что с собою так не кстати берёт уже в вечность. Мука ли жить, я спрошу вас друзья…

Мы, когда ни будь забудем себя и вовремя вспомним о том, что когда-то было нашим, но стало ничьим. Здравствуй сказал я себе, словно проснувшись и зажмурившись от яркого солнца брёл по дороге своей судьбы. Воздушный бой был выигран нами и только. Но ведь мы проиграли и остались на суше перед боем с врагом лютым, но злость его заключалась в нас самих. Ох злость – это слабость наша перед врагом.

Красивый день начинался с дождя и мы, разговаривая, шли вдоль дороги обмываемые потоками воды без зонта. Вода текла по нам как по стеклу. Я знал, что это когда ни будь кончится, но это никогда не кончается. Здравствуй, сказал я завтрашнему дню и прощай – вчерашнему. Мы разговаривали и звуки падающей воды смолкали на время, пока звучали наши голоса. Разве можно рассуждать о сложном, пока говорят звуки стихии и ты сам ощущаешь себя растворившимся в ней?!

Представляю себя прошлым, бывают минуты, срываясь на крик получу представление о будущем и прошлое станет реальным ничем. По сравнению с болью всё остальное физическое реально в суете, и суета наша – это личное наше рабство. Зависимость же от души пока что оставляет нас наедине с собой. И где тогда наше пресловутое Я, которое стремится в тот же миг обрести поддержку и не найдя её идёт на поиски, тем самым оправдывая своё существование в этом мире.

Раскаяние и вопросы, возникшие после посещения «безвременно…» ушедших, кончина по усопшим за упокой их души и размолвки. Принять не вас, как должное, или всё пройдёт само собой, как нечто преходящее по прихоти. Высокородная доля только тогда прелестна, если она проста в обращении и естественна в своём поведении.

Абсолютная истина заключена сама в себе и не зачем её доставать оттуда. Видимо есть что-то не естественное, когда кого ни будь выгоняют из его собственного дома, даже из самых бескорыстных побуждений, при этом утверждая, что постигают истину. Возможность достать или познать её не реальна, у неё нет ограничений. Нельзя взять ветер, потому как невозможно определить его границы. Так и с истиной, трудно найти границу её тени, которую легко спутать с своей.

Мысли вслух ответят моим побуждениям, разветвляя свои пути и всегда отвечаю: пороку всё едино без разбора. Ему подобало бы быть в виде ласковой плётки, которая хлещет сразу насмерть, при этом необходимо улыбаться и при этом действительно «смешно».

И не было тебя, и мысли мои, и всё прошло, и всё уже было. Приду к себе, приду один к себе, промолвлю, застывшими губами, молчащими устами губ. Я подарю тебе подарок, я в красной ленте поднесу его тебе и напишу шуршащий я пергамент, потом я в тряпки заверну его. Оставлю я лежать его у ног твоих, оставим разговор о нас, направим наши помыслы на небо. В кромешной тьме мерцают звёзды где-то, а радуемся мы своей звезде. Не правда ли, мы странники в пустыне, мы путешествуем из года в год и смотрим сквозь стекло на время года, потом мы ставнями закроем то окно. Бездарность замыслов и скучный вид убогий, не радует не нас не их, и кто сказал, что мы народ из многих! Я рад, но я ими убит. Так, глядя сквозь себя на всё вокруг, я замечаю, право, что пусто всё, скамеек даже нет, чтоб отдохнуть в пути…. Не знаю, правда, я куда идти и, слаба богу, что не знаю.»

Видит Создатель, я вас призывал, видите вы, что вы поредели. Немного нас стало, потом стало трудно идти, так как все вперёд убежать успели. Я вперёд не иду, стою на обочине, слушая рёв проходящих машин. Рёв ни о чём, просто рёв тяжёлых усилий, увозящий забытый покой человеческий «лица зимой» – картины мною забытые. Кто-то сказал, что никто никогда не поймёт – нет ответа. И всё спорим с собой. Я стою на обочине мёртвой дороги зимой, только рёв разрывает молчание где-то…

Силы обещают успех, предложи им прощание. Сквозь дрёму привычные мысли обретают и ушедшие. Я сквозь мглу взглянул, процветающий берег, спешил мне на встречу. Обещал успех, я надеюсь успеть к началу. Процветающий берег, сквозь мглу показал мне своё отраженье, я взглянул на покинувший берег в сером тумане покрыло его время.

В цветах рождаясь покачиваясь на стеблях красивые жили звери с крыльями на руках. И радость им застилала глаза и рты им сомкнул смех бытия, и познали они логос, и рассказали они, что знали себя. Разве думали они, что ждёт впереди? Нет! Видать, были бессмертные они.

Очутившись у истоков необыкновенного, никто не знает, что с этим делать. Как быть разуму и всему постоянному, если оно приходит как бы вмешиваться во всё происходящее.

Михаил закончил свой круг вокруг трона. Он остановился, посмотрел на Александра и сел на ступеньку перед троном.

–Присаживайся рядом.

Александр подошёл к ступенькам, посмотрел на деревянный трон, который