Кайми вздохнула:

– Ты ведь знаешь, только царей учат писать. Царей и героев. А мы все – просто слабое эхо в долине вечности. – Она закрыла глаза, словно уходя в сон. – А теперь оставьте меня, дети. Я прошу только одного: помните мое имя и время от времени говорите обо мне с нежностью. Вы это сделаете?

Как только в крепость прибыл Эней, царь вышел ему навстречу и схватил за поводья его взмыленного коня:

– Спешивайся. У меня к тебе дело.

– Прошу меня извинить, господин, – задыхаясь, сказал Эней, заливавшийся потом после скачки через город; его руки были покрыты кровоточащими царапинами. – Я должен привести подкрепление нашим людям. На Скамандрийской равнине невесть что творится. Мы отправились, как ты, наверное, знаешь, отомстить этим выродкам, но внезапно, прямо в разгар битвы, лошади словно взбесились. – Он протянул руку, принимая чашу с водой. – Греки пытались сбежать на свои корабли, чтобы вернуться домой, но попали в ловушку необычайно сильного прибоя. Они тоже почувствовали толчки и испугались, что Сотрясатель Земли явился, чтобы наказать их. – Эней скривился и плюнул на землю. – Они перерезали глотки всем лошадям, которые были у них под рукой, – сотням лошадей! – и бросили несчастных животных истекать кровью, наверное думая, что так они ублажат Сотрясателя Земли.

– Греки и их дары! – прорычал царь Приам. – Мерзкий народ. Они только и умеют, что пускать кровь и жечь все вокруг. Но идем… – Он похлопал Энея по ноге. – Тебе нужен свежий скакун. И у меня есть для тебя особое задание.

– А где Парис? – спросил Эней, оглядываясь по сторонам.

Только тогда он заметил Мирину. И одного взгляда на ее лицо оказалось достаточно, чтобы понять, что случилось. Эней прижал ладони к лицу в безмолвном горе.

По приказу царя Эней вывел Мирину и ее сестер из города. Они ушли как раз перед полуночью, в разгар паники. Приам дал женщинам несколько лишних вьючных лошадей, чтобы увезти те сокровища, которые он хотел сохранить, и в момент их отъезда отряд состоял из четырнадцати женщин и двадцати лошадей. Отдавая последнюю дань Парису, Мирина позволила Лилли ехать на той лошади, что он подарил ей.

Уводя женщин через южные ворота, чтобы избежать схватки на Скамандрийской равнине, Эней скакал вместе с отрядом до самой реки Симоис. Здесь он с ними распрощался, сказав Мирине:

– Темным был этот день для нас обоих. Ты потеряла мужа, а я – друга. Но тебя должно немного утешить то, что его погребальный костер разожгут сами небеса и что в последнем путешествии у него будет достойная компания. А меня утешает то, – Эней протянул руку и коснулся плеча Мирины, – что в последний короткий месяц ты подарила Парису больше любви, чем большинство людей видит за всю свою жизнь. Он был счастлив, как только может быть счастлив мужчина, он сам мне это говорил. И его не ждет унылая старость, когда люди гадают, почему же радости мира стали проходить мимо них. И, несмотря на свою молодость, Парис выполнил свой долг, и он это знал.

Не в силах сказать что-либо еще, Эней повернул коня и направился обратно к Трое. А женщины, не представляя, кто будет руководить ими после смерти Пентесилеи, в молчании продолжили путь вверх по реке, из уважения к горю Мирины оставив ее в одиночестве.

Они добрались до лагеря госпожи Отреры к рассвету и увидели, что там все уже на ногах и тщетно пытаются успокоить лошадей.

Это случилось как раз в тот момент, когда дочери Отреры поспешили к прибывшим, чтобы обнять своих сестер: гнев небесных богов столкнулся с гневом Земли. Как будто гигантская рука вытолкнула землю из-под ног женщин и подбросила в воздух всех – людей и животных. Раздался демонический грохот, когда деревья в старом лесу пошатнулись и выдернули из почвы свои корни… а потом с чудовищным треском вокруг посыпались стволы и сломанные ветви.

Крича от ужаса, женщины сбились вместе, ожидая, что небеса вот-вот рухнут прямо на них. Можно было не сомневаться, что настал конец света, что многотерпимая Земля наконец-то решила стряхнуть с себя все зло человечества.

Мирина проснулась со вздохом надежды… Но тут же откинулась на спину, едва не зарыдав от разочарования. Потому что она была в лесу, окруженная влажной тьмой и спящими женщинами, а человеком, которого она ощутила рядом с собой, оказалась Лилли, прижавшаяся к сестре как можно крепче.

– Вот… – Анимона обхватила Мирину за плечи и поднесла к ее губам чашу с водой. – Ты целый день пролежала без сознания. Что-то болит?

– Парис… – пробормотала Мирина. – Он еще?..

Анимона погладила ее по щеке:

– Был еще один толчок. Ужасно сильный. Питана и Ипполита съездили назад… – Анимона замялась. – Трои больше нет. Ни один дом не устоял. Повсюду мародеры.

Мирина снова расслабилась:

– Я так устала… Прости меня.

Она проспала до утра, когда ее разбудила сама госпожа Отрера:

– Мы должны уходить отсюда, Мирина. Мы слишком долго оставались на одном месте, да и лошади тревожатся. Вставай, идем. – Отрера взяла Мирину за руку и повела к реке. – Промой глаза и проясни ум. Помни, что ты – Мирина. Твои сестры полагаются на твою храбрость.

Мирина опустилась на колени у воды, закрыв лицо ладонями.

– Как мне быть храброй, когда вся моя храбрость привела лишь к разрушениям?

Отрера присела рядом с ней:

– Без твоей храбрости твои сестры до сих пор оставались бы рабынями в Микенах.

– Моя проклятая храбрость… – Мирина согнулась, терзаемая печалью. – Если бы не моя проклятая храбрость, Парис был бы жив.

– Не ты заставила царя Приама обложить налогом греческие корабли, – напомнила ей госпожа Отрера, – и не твоя храбрость заставила те корабли совершать набеги на побережье. И не твоя вина в том, что дует северный ветер, и не ты причина землетрясения. Не надо льстить себе, думая, что ты имеешь такую власть над жизнью и смертью. Без тебя… кто станет утверждать, что Парис не мог погибнуть в собственной постели под рухнувшей крышей? – Отрера наклонилась поближе к Мирине и заглянула ей в глаза. – Тебе не кажется, что твой муж будет куда лучше выглядеть в залах Вечности, явившись туда прямиком с поля битвы, увенчанный победой?

Мирина закрыла глаза, наслаждаясь обликом любимого, но тут же ее снова охватили воспоминания об умирающем на ее руках Парисе, о его все еще теплом теле, лежавшем на холодном полу храма…

– Может быть…

– Вот и хорошо. – Госпожа Отрера зачерпнула пригоршню воды и плеснула ее в лицо Мирине. – А теперь умывайся и отправимся дальше. Мы не будем в безопасности, пока не доберемся до земель касков.

Они продолжали двигаться на восток вдоль побережья, и Мирина стала замечать, что Лилли необычно молчалива. Прошло уже много горестных дней, полных слез, и было сказано много нежных слов, но девушка все равно оставалась беспокойной, а когда Мирина наконец принялась расспрашивать сестру, чего та опасается, Лилли далеко не сразу решилась заговорить.