Илья все это время поглядывал в окно:

— Едет! Извозчик едет! И она тоже! Анна Абрамовна! — прошептал он громко. — Ну, с Богом!..

Первым, пнув ногой дверь, из подъезда вышел Наседкин, переодетый Есениным. Катя, развязно хохоча, повисла у него на шее, пытаясь поцеловать. Наседкин хрипло прокричал, подражая Есенину:

— Пей со мной, паршивая сука! Пей со мной! — и они слились в поцелуе.

Когда они оторвались друг от друга. Катя воскликнула:

— Какой вы, право, хулиган! Я обожаю ваши стихи! Пойдемте ко мне, я буду любить вас всю ночь, как ваша Дункан! Давайте споем мою любимую! «Пой же, пой. На проклятой гитаре…» — громко запела Катя.

— «Пальцы пляшут твои в полукруг», — хрипло подхватил Наседкин, и они пошли, пошатываясь, по улице, натыкаясь на прохожих. Чекист перешел с другой стороны улицы и нерешительно двинулся за ними. Дверь подъезда снова открылась, и, оглядываясь, на улицу вышел Есенин. Берзинь, увидев его, привстала в пролетке и крикнула:

— Сюда, Сережа, сюда! Я здесь!

Есенин быстро подбежал и с ходу вскочил в пролетку. Извозчик хлестнул коня, и тот с места рванул в галоп. Чекист, услышав крик Берзинь, остановился, поглядел вслед удаляющейся коляске и понял, что его провели. Он бросился следом, но в тот момент, когда чекист пробегал мимо дверей подъезда, она в третий раз распахнулась. Ударившись со всего маху в массивную дверь лбом, чекист охнул и, схватившись за лицо, стал оседать на землю. Из подъезда вышел Илья.

— Ты что, сволочь, нарочно?! Да я тебя! — захрипел чекист и схватился за кобуру, но Илья со всего маху, по-деревенски, гвазданул его кулачищем по башке… только фуражка покатилась по мостовой. Чекист свалился и уже не пытался встать, а Илья, уходя довольный, прошептал понравившееся ему ругательство, что привез брат с Кавказа: «Шени дэда!.. — и для верности по-русски: — Твою мать!»

— Ну, вот и тюрьма! — сказал Есенин, едва пролетка въехала в ворота психбольницы. А когда на крыльцо вышел встречать доктор Зиновьев с двумя санитарами, добавил обреченно: — И два фельдфебеля…

— Успокойся, Сережа! Никакая это не тюрьма! — взяла его за руку Анна.

— Ничего! Стены лечат лучше и без всяких лекарств! — засмеялся красномордый санитар, крепко беря Есенина под руку. — Вот сюда заходите, товарищ, а вы останьтесь, — преградил он дорогу Берзинь.

Есенин вошел в маленькую холодную комнатку.

— Вот, переоденьтесь! — Санитар бросил на скамейку, окрашенную в белый цвет, рубашку и кальсоны, серый больничный халат, тапочки непонятно какого размера. — Только поживей, а то обед пропустим!

— Я не буду это надевать, не хочу! — брезгливо поглядел на больничную одежду Есенин.

— Не хочешь, больной, я помогу! Захочешь! — угрожающе сказал санитар и швырнул в него кальсонами.

— Я не буду это надевать, — закричал Есенин, отступая к окну. — Слышишь, ты, фельдфебель!

На крик вбежала Берзинь, а за ней и доктор.

— Аня, ты, ты… ку-у-да меня привезла, в тю-у-урь-му? — спросил Есенин, заикаясь. От возмущения его всего трясло. — Чего это он так со мной?! Я-а-а… я Есенин! Я не буду надевать эту арестантскую одежду!

— Успокойтесь, Сергей Александрович, успокойтесь! — мягко заговорил доктор Зиновьев. — Не хотите — не надевайте! И не надо! А вы? — обернулся он к санитару. — Как вам не стыдно? Я же вас предупреждал!

— Но порядок такой! — насупился санитар. — Больные все переодеваются!

— Идите отсюда! — приказал доктор. — Сергей Александрович никакой не больной, я сам его провожу в палату. Все в порядке, — улыбнулся он Есенину, — пойдемте, пойдемте со мной!

— А Аня? Мне надо будет ей письмо передать.

— И товарищ Берзинь с нами, вместе пойдем! — успокаивал профессор.

— Конечно, Сережа, я с тобой…

Есенин, испуганно озираясь и крепко держа Берзинь за руку, пошел по коридору больницы вслед за доктором.

— Сюда, Сергей Александрович, вот эта комната, — мягко, словно ребенку, сказал доктор, когда они поднялись на второй этаж и остановились у двери, на которой не было никакого номера. — Вы будете здесь один. Я все сделаю, чтобы вы у нас отдохнули, чтобы вам никто не помешал! — И он распахнул перед Есениным дверь.

Сначала в комнату вошла Берзинь. Она огляделась, подошла к окну, потом оглянулась и, улыбаясь, поманила Сергея к себе.

Есенин недоверчиво подошел и, увидев за окном высокий клен, просветленно улыбнулся:

— Не один — вон клен стучится ветками: «Пусти погреться, замерзаю!»

— Ну вот и прекрасно, не будете скучать! — Доктор вынул часы: — Скоро обед, столовая на первом этаже. Я дал всем распоряжение от имени Ганнушкина, чтобы вам не мешали, чтобы вы свободно здесь себя чувствовали… — он глянул на Берзинь, — в пределах разумного, конечно. Я ушел. Анна Абрамовна, голубушка, загляните потом ко мне.

Есенин продолжал смотреть в окно, о чем-то сосредоточенно думая.

— Аня, у тебя есть клочок бумаги, записку написать?

— Нет, Сережа… у меня нет… Ой, тут, Сереженька, тебе все приготовлено! — Она подошла к тумбочке у кровати. — Смотри: и бумага, и карандаши! — Она заглянула в ящик: — И тут бумага! Ай да Петр Михайлович! На целый роман хватит!..

Есенин сел на кровать и взял карандаш.

— Ты пиши, родной, а я пока к Зиновьеву забегу. Я сейчас! — Анна быстро прошла по коридору и спустилась по лестнице. Она в душе ликовала: еще бы, все прошло по плану, как и задумала! Теперь ее Сережа в безопасности. Подойдя к двери с табличкой «Доктор Зиновьев П. М.», постучала.

— Ну, как он? — спросил Зиновьев, когда она вошла.

— Плохо! — покачала Анна головой. — Нервы на пределе! Может, ему уколы какие, ванны успокаивающие?.. Петр Михайлович, дорогой мой человек! На вас вся надежда! — Она вдруг обняла его и поцеловала в щеку. Доктор зарделся, несмотря на свой возраст.

— У вас у самой нервы. Вот, примите таблетку и запейте.

Берзинь послушно проглотила пилюлю и выпила целый стакан воды.

— Уф! — вздохнула она. — Нервы сейчас у всех на пределе. Что творится! — Она кивнула головой наверх. — Скоро съезд.

— И не говорите, Анна Абрамовна! Как на вулкане: боимся лишнее слово сказать.

— Петр Михайлович, а Зиновьев, ну, тот, что в Ленинграде, член ЦК, — не ваш родственник?

— Боже упаси! — испуганно замахал руками доктор. — Начнем с того, да будет вам известно, что я Зиновьев настоящий, а тот, о котором вы говорили, — фальшивый. Его настоящая фамилия Радомысленский. Зиновьев — это его псевдоним… Ему это надо? А я принадлежу к потомственному дворянскому роду Зиновьевых. Только вы этого ничего не слышали.