— Открывай, твою мать! Есенин я! Е-се-нин! Друг Колобова!

Щелкнул замок, проводник, приоткрыв дверь, глянул на Есенина и, словно удостоверившись, что это действительно он, тут же захлопнул ее.

— Эй, ты что, не узнал меня, что ли? Есенин я, Есенин! Пусти, тебе говорят! — Есенин снова забарабанил в дверь.

Проводник открыл окно и, высунувшись, ответил:

— Я узнал вас, потому и не пущаю! Товарищ Молабух приказал: «Есенина не пускать, тем более в пьяном виде!» Так что не приказано, Сергей Александрович!

— Когда это он не велел? — опешил Есенин.

— На днях они были с Мариенгофом, тот и посоветовал не пускать вас. А я что? Мне приказали!

— Ты пусти нас, а с Мариенгофом я разберусь! Гришка здесь? — Есенин поднялся по ступенькам и попытался заглянуть внутрь вагона, но проводник с треском закрыл окно. Есенина затрясло от охватившей его ярости. Он стал кулаком стучать по стеклу вагонной двери:

— Пусти, а то дверь разнесу!

— Сергей, не надо, не хочешь к Софье, поедем ко мне! — предложил Наседкин, испугавшись, что Есенин и впрямь разобьет стекло.

— Отступись, брат, хрен с ним, на вокзале пересидим! Слезай! — Илья дернул его за брючину.

Неожиданно дверь отворилась и проводник ударил Есенина ногой в грудь. Удар был настолько сильный, что Есенин навзничь полетел на землю.

— Ах ты сука! Да я тебя задавлю, блядь! — кинулся Илья к проводнику, но тот уже захлопнул дверь.

— Говорил тебе, ничего не выйдет! — Наседкин помог Есенину подняться и попытался увести его, но тот вырвался и, схватив с путей большой кусок щебня, швырнул его в окно:

— На тебе! Сука сторожевая!

Стекло со звоном разлетелось. Он схватил второй камень и кинул в другое окно. То тоже вдребезги! На шум со всех сторон стали стекаться беспризорники. Им очень понравилась забава, которую придумал Есенин.

— Так его! Круши, дядя! Бей гадов! Мы поможем! — визжали они от восторга. Град камней посыпался на салон-вагон. В одно мгновение все стекла были выбиты.

Оборванная чумазая ребятня веселилась от души. Из вагона раздался истошный вопль проводника-охранника:

— Помогите! Помогите, убивают! Милиция! Милиция! — засвистел он в милицейский свисток. Со стороны вокзала послышался топот бегущих ног и ответные милицейские свистки.

— Шу-у-ухер! Пацаны! Милиция! — крикнул звонкий детский голос.

К Есенину подбежал беспризорник, на чумазом худом лице которого белели только зубы да блестели смышленые глаза.

— Беги, дяденька, а то заметут! Айда с нами, мы все ходы-выходы знаем!

Топот ног был уже близко. Раздались крики:

— Стой! Стой! Стрелять буду!

Темноту пронзил тонкий луч карманного фонарика.

— А-та-а-а-анда-а! Пацаны, мусора уже рядом!

Илья с Наседкиным подхватили Есенина:

— Куды тут, робята?

— Сюда, сюда, дяденьки! Вот тут, между вагонами, — командовал все тот же мальчишка. — Теперь сюда, тут в заборе дыра!.. Теперь ищи-свищи, — радовался он, когда вся ватага, смеясь и улюлюкая, спряталась за забором.

К вагону, посвечивая перед собой фонариком и держа наганы наготове, крадучись подошли два милиционера.

— Эй, кто тут? Охранник, ты где? — постучал один из них рукояткой нагана по двери.

— Я охранник! Здесь я! — проводник осторожно высунулся в окно.

— Что здесь случилось, что за погром? — прошелся вдоль вагона милиционер.

— Беда! Спасибо, что подоспели! Ужасть!

— Кто окна бил?

— Это вагон наркомата путей сообщения, товарища Колобова, представляете, товарищ! — Проводник зажег в вагоне свет.

— Кто окна бил, спрашиваю? — перебил его милиционер, выключив свой фонарик.

— Это я! Я выбила ему стекла… Я давно хотела! — к ним подошла, слегка покачиваясь, вокзальная проститутка. — Вот это да! Хорошо! — засмеялась она, любуясь на разбитые окна. Это была молоденькая смазливая девчонка, прилично одетая, и только ярко накрашенные губы да игривая походка выдавали ее профессию.

— Врет она! Есенин все стекла выбил! Поэт Сергей Есенин со своей бандой! Он тут щас пьяный был, в вагон рвался, а я не пустил… Тогда он свистнул свою шайку, и вот…

— Ты сам врешь все, козел!.. — крикнула проститутка и харкнула ему в лицо. — Милиционерчик, родненький, это я ему отомстила, потому что он козел!.. Ты меня гостям своим приводил, козел! Я со всеми твоими гостями спала! Суки они все, развратные суки!.. А без них ты сам мной пользовался, а денег не платил! Гад! Что, скажешь, не так?.. Да я тебя!.. — Она схватила камень и, размахнувшись, запустила им в проводника. Камень попал ему прямо в лицо, и проводник, взвыв от боли, скрылся в вагоне.

— Ой! Убила, блядь! Глаз выбила! Не вижу! Не вижу!

Милиционер схватил девчонку и заломил ей руку.

— Хватит! Остынь! Веди ее в вокзал, там разберемся, — приказал он напарнику. — Эй! Товарищ проводник, вы тоже приходите. Надо будет протокол составить, раз Есенин замешан. Тут политикой пахнет!

Милиционер подошел к вагону, медленно подняв наган, прицелился в сторону сбежавших и выстрелил.

Из темноты раздался детский крик:

— А-а-а! Больно! Мамочка, больно! Убили меня! Пацаны, куда же вы?

Проститутка как кошка прыгнула на милиционера и вцепилась ему ногтями в лицо:

— За что ребенка подстрелил, гад?!

Милиционер наотмашь ударил ее кулаком в лицо.

— Заткнись, сука, а то и тебя шлепну, лярва, поняла?! — Он замахнулся на нее наганом.

— Ладно, оставь ее, пошли отсюда, — остановил его напарник. — Ты и впрямь кого-то подстрелил.

Милиционер потрогал свое лицо.

— Курва, всю рожу мне исцарапала. У-у-у, блядь! — пнул он девчонку ногой. — Не попадайся мне больше на глаза!.. А ты, козел, — сказал он проводнику, когда тот, прижимая ладонью глаз, появился в двери, — сам тут разбирайся, кто тебе все окна высадил! А мы пошли!

Он махнул рукой и зашагал к вокзалу, посвечивая по сторонам фонариком.

Когда мальчишка, корчась от боли, свалился на землю, все беспризорники шарахнулись в разные стороны.

— Дяденька, не бросайте меня! Дяденька! — молил пацан жалостно.

Есенин подхватил его на руки:

— В больницу его надо! Тут ведь Шереметевка рядом! Потерпи, родной! Мы сейчас! Васька, Илья, придерживайте меня, чтоб не упал!

Напряженно вглядываясь в темноту, он торопливо зашагал, бережно прижимая вдруг обмякшее тело мальчишки. Когда они уже подходили к больнице, Илья предложил брату: