Узнал. Он никогда не слышал его таким, этот знакомый до мельчайших оттенков родной голос. Он никогда не слышал в нем такого ужаса и такой боли.

За стеной.

Совсем рядом.

Артур едва не взвыл сам. Сорвался с места. Пронесся по камере. Остановился ошалелый, яростно и беспомощно озираясь.

Альберт...

Каменные стены заглушали звук. Но он слышал. Слышал...

Как больно, Господи! За что?! Его за что?!

Приоткрылось забранное решеткой смотровое окошко. И туда, в бесцветные глаза стражника, полетел тяжелый табурет. С грохотом ударился о стальную оковку. Разлетелся на куски.

Окошко захлопнулось.

Артур зарычал, ударил в дверь плечом. Еще раз. Еще. Дерево и сталь, и тяжелые засовы снаружи... Дверь вздрогнула. Удар кулака выгнул решетку в окошке. Стальные прутья со скрипом выползли из толстого дерева. Вдребезги разлетелась хрупкая заслонка.

Там, в коридоре, забегали. Зашумели. Приказывали усилить посты.

Артур отвернулся от двери. Упал на колени, закрыв глаза. Куда спрятаться, куда убежать от мучительной боли? Не своей. Господи, не надо! Пожалуйста, ну пожалуйста, Господи...

* * *

Милрад Брюхотряс гордился собой и уже совсем иначе смотрел на живущих в его трактире хайдуков, на отважных караванщиков, на разных других геройствующих бродяг – как на равных смотрел. Вот они – смелые, отчаянные, не ведающие страха. А вот он, Милрад, тоже смелый и тоже не понаслышке знающий, как весело и звонко может биться сердце, когда идешь на смертельный риск. Рыцарей же. рыцарей Храма, разумеется, что заходили в «Звездень» – чаще, чем раньше, надо заметить, – Брюхотряс принимал с радушным достоинством, совсем не похожим на прежнее, чуть лебезящее желание угодить дорогим гостям.

А на стене трактира красовался видный издалека, ярко-алый на белом, тамплиерский крест.

«Этот дом находится под защитой ордена Храма». Съели, братья-пастыри? То-то же!

Цыбань в ту ночь разбудил всех, от половых до постояльцев, громко колотя в отпертую дверь и требуя хозяина А Милрад, выслушав невероятные новости, оставил пьяницу наедине с бутылкой лучшего в Шопроне бренди и. преисполненный неведомого ранее мужества, отправился в казармы храмовников. Сам отправился, не стал ждать, пока заглянет в «Звездень» кто-нибудь из тамплиеров, потому что решил – и откуда достало смелости, – что до утра может случиться всякое. А рассказав об аресте Миротворца сначала дежурному командиру рыцарей, затем – самому сэру Раду, Милрад, все еще поражаясь собственной смелости, погнал свою лошадку к дому, где жила Ирма.

Правда, там обошлось без него: трактирщик лишь пронаблюдал издалека, как полюбовница сэра Артура в сопровождении двух братьев-сержантов рысью уезжает по темным улицам. Но разве в этом дело? Дело в том, что он смог. Совершил подвиг. Ведь подвиг же, кто будет отрицать?

И крест на стене – видимое тому свидетельство. Ей-богу, Брюхотряса почти не взволновало освобождение от налогов: законная привилегия любого «человека Храма», куда приятнее было сознавать, что орден признал его заслуги, его мужество. Признал и прямо, недвусмысленно заявил о своем признании.

Все-таки тамплиеры справедливы, куда справедливей большинства земных владык. Может быть, это потому, что они – божьи люди и смотрят на дольний мир чисто и ясно, так, словно созерцают его с горних высей.

А в Шопроне жизнь забила ключом. Сначала справедливые тамплиеры взялись разыскивать пропавшего – да-да, в Белой крепости его не оказалось – Миротворца. Потом, двумя днями спустя, неожиданно и безо всякой торжественности, аж сотня рыцарей Кодекса в сопровождении гвардии отправились на охоту за дикими магами. Сотня! Скольких же магов они собирались поймать? Еще поговаривали, что эти самые маги (говорили-то о колдунах, но Брюхотряс не зря был потомственным хозяином «Звездня» и прекрасно знал, чем отличается колдун от интуита), так вот, поговаривали, что эти самые маги устраивают свои шабаши чуть ли не под стенами столицы. А дальше начало происходить что-то совсем непонятное. Потому что из сотни вернулось два десятка. Диких магов не поймали ни одного. Тамплиеры же начали стягиваться в Шопрон со всех краев Единой Земли. Ну или, во всяком случае, рыцари Обуды явились все до единого. Две тысячи. Снова, как в страшном сто тридцать третьем году, орден отозвал все патрули, снял заставы, предоставил герцогу выбор: оставить христиан на съедение тварям или выполнить требования командора Единой Земли.

Кто-то скажет: не по-божески.

А Милрад, хоть и не станет возражать, но мог бы. Потому что, во-первых, неслыханное это святотатство – поднимать руку на посланца Пречистой Девы; а во-вторых, два караванщика, в один день пришедших с юга и с востока, оба рассказывали одно: твари попрятались.

Чуть позже неведомо откуда пришел слух, что с Триглава спускается Черный Туман. Тот, кто жил там, впервые за сто лет напомнил о себе людям.

* * *

В Сегеде, по сравнению с растревоженной столицей, было тихо, как в деревне ночью, и все же основная работа по розыскам пропавшего Миротворца велась именно здесь. Сюда же привезли и Ветку. Двое сержантов-храмовников отыскали ее в родительском доме, приказали взять самые необходимые вещи и отправляться с ними.

Она думала, как бы сообщить о том, что за ней пришли храмовники, тому старому магу, учителю Альберта. Ведь это он посоветовал уехать из столицы и обещал, в случае чего, помочь. Оставил даже стеклянную палочку, усыпанную золотой пылью. «Активатор телепорта». Первое, что сделала Вегка, едва задернула шторку, отгораживающую ее закуток от общей комнаты, это переломила стекляшку. Но ничего не произошло, лишь грубый голос из-за шторки попросил:

– Не баловалась бы ты с магией, девица. Собирайся, да так поедем.

«Дура! – Ветка уронила осколки на вязаный коврик возле кровати и едва не расплакалась. – Ведь нужно же было представить место, куда хочешь уйти!»

Плакать, однако, было не время.

Ветка взяла с собой подарки Альберта: украшения, несколько самых красивых платьев и изысканное, как у знатных дам, кружевное шелковое белье, с отвращением оглядела крохотную комнатушку. Родители ее не озаботились в свое время обзавестись достаточным количеством детей и ничего не получили от властей: ни денег на дом побольше, ни малой монетки на обзаведение хозяйством. Если б Ветка не родилась, наверное, остались бы совсем уж нищебродами.

Что же, все собрано, значит, пора. И ничего не бояться. Ордену Храма не в чем ее обвинить. Скорее всего, как и предупреждал тот старик, за ней приехали, чтобы увезти в безопасное место. Когда Альберта выпустят, он найдет ее и все снова будет хорошо.

... А в Сегеде было тихо, но очень неспокойно. Добирались туда, вопреки словам о «так поедем», все же с помощью телепорта, прямо из столичных казарм Храма. А когда добрались, Ветка, привыкшая за годы работы в «Звездне» чутко реагировать на настроение самых разных людей, даже удивилась: никак не думала, что рыцари – все до единого, а также послушники, служки и даже священники, что все они могут быть так сильно встревожены. Из-за чего? Из-за того, что среди них обнаружился колдун? Из-за того, что этого колдуна нашли и взяли под стражу?