О том, на что больше похожа россыпь веснушек на ее левой щеке: на цветок или на звезду.

И конечно же, о том, каково это – вонзить зубы в это вот место под ее ухом.

О том, как бы мог звучать ее голос, когда она попросит меня это сделать.

Каково будет приникнуть к ней, когда она предложит мне себя.

Какова она будет на вкус… Если так, как она пахнет, боюсь, я не смогу остановиться. А я всегда могу остановиться.

От этих мыслей мне становится неуютно, ведь я спустился сюда только для того, чтобы посмотреть на нее и удостовериться, что она не доставит нам новых неприятностей, когда все и так идет наперекосяк. И что же – я вдруг начинаю думать о том…

– Кто умеет больно кусаться? – Ее дрожащий голос прерывает ход моих мыслей и заставляет меня перевести взгляд с нее на шахматный столик… и на фигуру, которую она уронила, когда я с ней внезапно заговорил.

Я наклоняюсь, подбираю с пола королеву вампиров – хотя мне совсем не хочется к ней прикасаться – и показываю ее племяннице Фостера, этой самой Грейс:

– По правде говоря, она далеко не милашка.

Грейс непонимающе смотрит на меня:

– Это же просто шахматная фигура.

Ее растерянность забавляет меня – как и то, что она старается сделать вид, будто не боится меня. Ее напускная храбрость могла бы обмануть кого-то другого, но не меня. Ведь я чую ее страх… а также что-то еще, что заставляет меня насторожиться.

– Ну и что с того? – спрашиваю я, потому что дразнить человека – это так прикольно.

– А то, что это всего лишь шахматная фигура, – отвечает она и впервые набирается смелости взглянуть мне в глаза. Что нравится мне куда больше, чем следовало бы. – Вырезанная из мрамора, – продолжает она, немного помолчав. – Она никого не может укусить.

Я наклоняю голову, как бы говоря: почем знать?

– Есть тьма чудес на небе и в аду, Гораций, не снившихся философам твоим. – Если учесть, что мы сейчас в полной жопе, небольшая цитата из «Гамлета» прозвучит более чем уместно.

– На небе и земле, – отвечает она.

Я выгибаю бровь. Она не только знает эту цитату, но и не боится указать мне на мою так называемую ошибку.

– Цитата звучит так: «Есть тьма чудес на небе и земле, Гораций, не снившихся философам твоим».

– В самом деле? Пожалуй, моя версия нравится мне больше.

– Несмотря на то что она неверна?

– Именно потому, что она неверна. – Она явно изумлена. Что забавляет меня, а также беспокоит. Ибо это значит, что мое первое впечатление подтвердилось – она и вправду ненаблюдательна. Не говоря уже о том, что она пребывает в полнейшем неведении. А стало быть, либо ее здесь прикончат, либо она станет причиной войны. Либо случится и то и другое.

Я не могу этого допустить… ради нас всех. Только не после того, как я столько сделал и стольким пожертвовал для того, чтобы предотвратить такую войну.

– Мне надо идти. – Ее глаза широко раскрыты, голос стал высоким и немного писклявым.

Это становится последней каплей, ведь если новенькая не может выдержать простой беседы со мной, хотя я веду себя с ней как пай-мальчик, то как она сможет продержаться здесь хотя бы один день?

– Да, надо, – говорю я, показывая кивком на комнату отдыха для учеников – и выход из школы. – Дверь вон там.

На ее лице мелькает оторопь.

– То есть ты хочешь сказать мне «скатертью дорога»?

Я пожимаю плечами и даю ей ответ, который гарантированно заставит ее бежать отсюда со всех ног. То, что этот ответ выставит меня полным козлом, не так уж важно. Я стану о нем жалеть, а она никогда не узнает, почему я ответил ей именно так.

– Если ты уедешь и оставишь эту школу, мне пополам, как ты истолкуешь мои слова. Я предупреждал твоего дядю, что тут тебе будет небезопасно, но ты ему, видимо, не очень-то дорога.

Выражение неуверенности на ее лице сменятся гневом.

– Да кто ты вообще такой? Здешний записной недоброжелатель?

– Недоброжелатель? Поверь мне, здесь тебе не светит более доброжелательный прием.

– Значит, вот оно, да? – Она поднимает брови и раскидывает руки. – Это и есть ваше «добро пожаловать на Аляску»?

Ее сарказм не только удивляет меня, но и интригует… чего я не могу допустить. А потому рявкаю:

– Скорее, добро пожаловать в ад. А теперь вали отсюда. – Эти мои слова рассчитаны на то, чтобы напугать ее до смерти, но они также обращены и ко мне самому.

Однако мое предостережение не срабатывает – оно не действует ни на меня, ни на нее. Она не затыкается и не сбегает. Вместо этого она просто задирает свой красивый носик, смотрит на меня свысока и вопрошает:

– Ты ведешь себя, как козел, потому что у тебя в жопе застряла палка? Или же всегда бываешь таким обаяшкой?

Меня берет оторопь. Никто еще не говорил со мной подобным образом. Никогда. Тем более какая-то человеческая девица, которую я мог бы убить всего лишь силой мысли. Вместе с оторопью приходит и досада. Потому что я пытаюсь спасти ее жизнь, а она настолько непонятлива, что не может взять этого в толк.

Мне надо, чтобы она поменяла свое отношение к тому, что происходит вокруг, причем поменяла его как можно скорее. Сузив глаза, я рычу:

– Если это все, на что ты способна, то здесь тебе не продержаться и часа.

Она приподнимает брови:

– И что же случится потом?

– Тебя сожрут. – Это же элементарно.

– Да ну? Ты в самом деле так думаешь? – Она закатывает глаза. – Знаешь что? Выкуси!

Если бы она только знала, как мне хочется сделать именно это – хочется ее укусить. Чем больше она сердится, тем лучше пахнет. Не говоря уже о том, как хорошо она смотрится с этими своими раскрасневшимися щеками и вдвое участившимся пульсом, бьющимся в подключичной ямке.

– Это вряд ли, – говорю я, чувствуя, что от этого быстрого биения ее сердца у меня текут слюнки, а клыки вот-вот начнут удлиняться.

Мне хочется отведать ее. Хочется ощутить мягкость ее тела, приникшего к моему, пока я пью кровь. Пью и пью – но я обрываю эту мысль. Заставляю себя смерить ее презрительным взглядом и сказать:

– Думаю, из тебя не вышла бы даже закуска.

Я придвигаюсь к ней ближе, желая во что бы то ни стало устрашить ее и заставить уехать отсюда до того, как разверзнется ад и на нее обрушится беда.

– Но, быть может, вышел бы быстрый перекус. – Я резко щелкаю зубами и изо всех сил стараюсь не обращать внимания на трепет, пробегающий по ее телу от этого звука.

Это нелегко, чертовски нелегко, я не думал, что это будет так трудно. Особенно когда она не сдает назад, как сделал бы на ее месте любой другой. И вместо этого спрашивает: