***

Ранним утром в понедельник, 8 января 1991 года, Дэвис и Келли стояли в Москве на пронизывающем до костей холоде. Семь британцев и пять американцев — эксперты по биотехнологиям, микробиологии, вирусологии, контролю над вооруженями — приступили к первой инспекции подозрительных объектов. Была середина зимы, погода стояла холодная, и Дэвис проспал в ту ночь непривычно долго. Прибытие британско-американской группы держали в полном секрете; Дэвис не сказал даже жене, куда едет и зачем. Возле старого жёлтого автобуса Дэвису представили Алибекова, который был ответственным за поездку. Он курил. Алибеков был в коричневом шерстяном свитере, тогда как все остальные с советской стороны — в костюмах и галстуках. Алибеков не говорил по-английски и никогда прежде не встречался с американцами или британцами. Он вспоминал своё удивление от того, что западные гости «много о нас знали», а один из них спросил, почему нет шефа «Биопрепарата» Калинина. Алибеков соврал: «К сожалению, господин Калинин чрезвычайно занят». Калинин дал инструкции даже не упоминать его имя.[687]

Автобус направился в Институт иммунологии в Любучанах, в 55 км к югу от Москвы; там выполнялись работы для Оболенска. Автобус полз сквозь снежную бурю, и Дэвис вдруг услышал громкий звон. Лобовое стекло автобуса лопнуло от холода. «Чёрт, это было ужасно, — вспоминал Дэвис. Большая игра. Первый день. Мы ещё не добрались до места, и нам надо притормозить, потому что быстро ехать нельзя — а то мы все умрём от холода. Мы трясёмся, едем, наверное, 15 миль в час, и прибываем с опозданием, замёрзшие до смерти». Алибеков говорил, что советские власти разработали тактику для этих визитов: скрывать как можно больше и тратить как можно больше времени на еду, выпивку и официальные речи, чтобы сократить время на инспекции. На каждой остановке заказывали водку и коньяк. Попов говорил, что перед поездками «была большая программа обучения», так что каждый сотрудник знал, что надо повторять легенду: они работают лишь над защитой от патогенов. «В каждом отделе и в каждой лаборатории прошло несколько совещаний», — вспоминал Попов. Но на первом объекте всё было просто: в институте не было опасных микробов.

Следующим был Оболенск. Они прибыли туда 10 января, и Дэвис отметил, что, хотя там работали тысячи людей, коридоры неестественно пустовали. Ураков, суровый директор у которого был конфликт с Домарадским, встретил их длинной речью, бутербродами и выпивкой. Когда западные гости потребовали перейти к работе, Ураков предупредил что если они хотят попасть на этаж, где работают с возбудителем Yersinia pestis, после этого им придётся выдержать девятидневный карантин. В действительности на предыдущих выходных Алибеков приказал провести полную дезинфекцию Оболенска и «Вектора», так что риск был невелик. Но угроза Уракова сработала, и гости отказались от осмотра этажа.[688]

У приезжих был свой план действий; в комплексе было больше тридцати зданий, и они разделились на небольшие группы. Дэвис был самым знающим человеком в делегации, так что ему предстояло побывать сразу в нескольких местах. Он отправился с одной группой в корпус № 1 — большое современное здание кубической формы, где каждый этаж был отдан под изучение отдельных патогенов. Но затем другая группа нашла что-то интересное в старой части комплекса, и хозяева отвезли его туда.

Дэвис увидел дверь без табличек; она показалась ему похожей на дверь туалета. За ней была раздевалка, а затем комната с высоким потолком, где стояла большая шестиугольная стальная камера, о которой рассказывал Пасечник. В камере взрывали бомбы, и животные, привязанные с одной стороны камеры, подвергались воздействию микробов. Пасечник сказал, что на этом объекте проверяли, сохраняют ли возбудители свою силу после взрыва.

Они заглянули в камеру. Там было темно.

— Не могли бы вы включить свет? Я ничего не вижу, — попросил Дэвис. Советские чиновники ответили, что перегорела лампочка.

Дэвис взял фонарик у своего друга и заместителя, майора Хэмиша Киллипа. Но прежде чем он успел его включить, советский чиновник, сопровождавший их, схватил его за запястье со словами, что это запрещённое электронное устройство.

Завязалась борьба. Дэвис запротестовал: поездку официально санкционировал президент Советского Союза. «Мы ваши гости, — возмущался он. — Так себя не ведут с гостями!.. Я не выпускал фонарик, и он держался за меня, это было противостояние. И напряжённое. Они не знали, что делать, но и я не собирался отступать». В конце концов сотрудники лаборатории смягчились и включили освещение в комнате.[689] Дэвис заметил, что стальные стенки, похоже, недавно отшлифовали, чтобы стереть следы взрывов. Но когда Дэвис поглядел на дверь, которая была покрыта двойной обшивкой и сделана из более мягкого металла, он увидел выбоины, говорящие о многом. «Что это?» — спросил он.

Сотрудники ответили, что это последствие неправильного обращения с молотком при установке двери. «Они знали, что мы знаем — это было просто смешно», — говорил Дэвис. Как вспоминал Алибеков, Дэвис прямо сказал: «Здесь использовали взрывчатые вещества». Дэвис говорил, что осмотр камеры «окупился сполна»: он показал, что у СССР действительно была программа наступательных биологических вооружений, которую описал Пасечник. «Это было жутко», — сказал он. Масштабы оборудования в Оболенске подсказывали американским и британским экспертам, что работа там шла над биологическим оружием, а не просто над вакцинами и защитой.

Четырнадцатого января группа отправилась в «Вектор» — учреждение в Кольцове, где Попов проводил эксперименты в генной инженерии. Сандахчиев — энергичный, не вынимавший сигарету изо рта армянин, когда-то мечтавший ежемесячно получать модифицированный вирус, — начал было читать иностранцам лекцию о достижениях советской иммунологии. Но гости, разгадавшие тактику советской стороны — тянуть время, — прервали его. Дэвис и Келли хотели увидеть лаборатории. «Я видел, как их глаза расширяются от изумления, когда мы вели их вдоль огромных стальных реакторов — более крупных, чем потребовались бы какой бы то ни было западной фармацевтической фирме для массового производства вакцин», — говорил Алибеков. Однако их не допустили на секретные этажи, где шли исследования вирусов.

Один научный сотрудник среднего звена проболтался Келли, что лаборатория работает над оспой. Келли тихо попросил через переводчика повторить это. Учёный повторил трижды: Variola major. Келли лишился дара речи. Всемирная организация здравоохранения победила оспу, и её образцы должны были находиться только в двух хранилищах — в Центре контроля и профилактики заболеваний в Атланте и в Москве, в Институте вирусологии им. Д.И. Ивановского. «Вектор» не только не должен был работать с оспой: здесь вообще не должно было её быть! Чуть позднее Келли пристал к Сандахчиеву; тот отрицал, что ведётся работа над оружием, а затем просто отказался отвечать на вопросы.