Ида прицелилась в крысу. Она не забыла, как нужно держать оружие, как снять его с предохранителя. Ей стало дурно и она испугалась, когда мерзкая тварь отреагировала на щелчок курка. Она неуверенно покосилась на Иду, затем бросилась к краю стола, ловко спустилась по ножке… Ида надеялась, что крыса спрячется в какую-нибудь нору прежде, чем она успеет прицелиться, – хотя тогда этой твари ничто не помешает вернуться, и страх перед ней будет преследовать Иду постоянно. Но тут животное замерло, намереваясь взобраться вверх по кухонному шкафчику. Ида глубоко вздохнула. Этого она допустить не могла. Каша для девочек стояла рядом с плитой… Женщина решительно спустила курок.

Грохот был оглушительным, отдача заставила ее попятиться. Она совсем забыла и об отдаче, и о том, каким громким бывает этот звук. Иде потребовалось несколько секунд, чтобы снова сориентироваться в собственной кухне. Оружие дымилось – а крыса исчезла. Возможно, она спряталась за шкаф – женщина не могла даже представить себе, что застрелила животное. Но затем она обнаружила дырку, которую оставила в шкафу пуля, – к ее огромному удивлению, совсем рядом с тем местом, где только что сидела крыса. Она промахнулась совсем чуть-чуть. В полено, стоявшее тогда на заборе у Редвудов, она попала. Может, Эд Редвуд был прав и это действительно было случайностью? Но разве ей могло повезти три или четыре раза подряд? Или у нее все же природный талант, о котором говорила Лора?

Ида посмотрела на оружие с новым интересом. Стрелять оказалось легко, она уже не понимала, почему так нервничала перед этим. Она осмотрела барабан, в котором осталось еще четыре патрона.

Но тут ее отвлекли: Охотник залаял, расплакалась одна из малышек. Скорее всего, пса взбудоражил выстрел и он разбудил девочек, кроме того, их уже пора было кормить. Все еще взволнованная, Ида подогрела кашу и убрала подальше хлеб, отрезав тот край, который грызла крыса. Масло она тоже надежно упаковала и спрятала в кухонный шкафчик. Есть ей уже совсем не хотелось.

За окном ярко светило солнце. Нужно было взять себя в руки и прогнать прочь мысли о крысах, а затем выйти из дома и покормить детей. На пороге ее ждал встревоженный Охотник: он боялся этого грохота, но не мог бросить детей, которых сам себе поручил охранять. Вздохнув с облегчением, пес улегся у ее ног, а она вынула из корзинки громко плачущую Кэрол и хнычущую Линду и принялась поочередно кормить их из ложечки кашей. При этом Ида не могла не думать об оружии, даже когда пела детям колыбельные, чтобы они снова уснули.

– А вас я теперь отнесу в спальню, – произнесла она, решительно подняла корзинку с девочками и направилась с нею в дом.

Спальня была самой тихой комнатой в доме. Ида еще помнила, что туда почти не проникали крики ночных птиц, когда она пряталась тут во время прошлой отлучки ее домочадцев. Положив детей в колыбель, она задернула полог.

– А ты постарайся не лаять! – велела она Охотнику, который побежал за ней следом и радостно запрыгнул на кровать, намереваясь охранять стоящую рядом колыбель. – Сиди здесь. Я, кстати, выполняю твою работу!

Прихватив с собой револьвер, Ида вышла на улицу и разложила на бревнах забора, за которым обычно паслись лошади, камни разных размеров. Ей нужно тренироваться, стрелять снова и снова. Ида хотела научиться прицеливаться. И научиться попадать!

В последующие дни Охотник и малышки привыкли к ее упражнениям. Во второй половине дня Ида уже не стирала, не красила и не пряла шерсть, вместо этого она чистила оружие, заряжала его и отливала для него новые патроны. Все это она проделывала в тревожном ожидании. Огромная крыса больше не показывалась, но в любой день могла появиться опять. Ида снова и снова заглядывала в колыбельку девочек, даже стала забирать их на ночь с собой в постель, хотя боялась задушить тихую Линду, в то время как весьма энергичная Кэрол, пинаясь во сне, не давала матери спать. Днем Ида никуда не ходила без оружия в кармане юбки. Ощущение было приятным – она перестала чувствовать себя глупой из-за того, что боялась духов. Крыса представляла собой реальную угрозу, нужно было только суметь с ней справиться.

Однажды утром Ида, собираясь подоить Дженнифер, привычным жестом потянулась за ведром и табуретом, как вдруг увидела ту самую крысу или одну из ее товарок, пробегавшую по полу мимо. Если корова что-нибудь жевала, то ее было проще подоить, поэтому Ида обычно угощала ее сеном. Судя по всему, крыса нацелилась на него. А затем это случилось. Ида спокойно вынула из кармана оружие, сняла его с предохранителя и выстрелила, уверенно и хладнокровно. Ида почувствовала отдачу, однако давно уже перестала закрывать глаза от испуга. Она увидела, как буквально взорвалась крыса, – и тут же выстрелила еще раз в окровавленные останки. В этом не было необходимости, крыса погибла сразу же, но каждый выстрел высвобождал что-то в душе Иды.

– Умри! – кричала она. – Умри, ты… ты, проклятая тварь… Умри, ты… ты…

Ида выпустила в растерзанную крысу третью, четвертую и пятую пулю. Это наполнило ее восторгом удовлетворенной мести и безумной яростью. Она стреляла во всех своих демонов и духов, в свой страх. И чувствовала себя при этом такой свободной, такой легкой и счастливой, как никогда прежде, – если не считать того незабываемого момента, когда ее поцеловал Карл Йенш.

Наконец она опустила оружие, убрала останки крысы, после чего смогла снова воспринимать мир. Она была настолько одурманена своими эмоциями, что пережитое помнилось ей как в тумане; единственное, что она видела четко, – это свою цель, а ощущала только оружие в своей руке. Но теперь она услышала детский плач. Должно быть, девочки испугались: Ида поставила корзину у дверей хлева, а Охотник наверняка забился в какой-нибудь угол. Грохот револьвера по-прежнему внушал ему ужас.

Вытащив дрожащего пса из-за кучи соломы, Ида успокоила детей. Линда попросилась к ней на руки, а Кэрол смотрела на нее, сердито нахмурив лобик. Наверное, глаза у нее будут синими, но не такими, как у фарфоровой куклы, а со стальным отливом. И в этот день Ида впервые гордилась этим. Судя по всему, этот ребенок уже сейчас умел злиться.

– Я научу тебя стрелять, – пообещала она крохе. – Ты никогда не будешь молиться о смирении!

Пока Крис Фенрой работал от рассвета до заката, его молодая жена сражалась с недовольством и скукой – почти так же, как в доме своего отца, сколько она себя помнила. Разумеется, нельзя было сказать, что на ферме нечем заняться. Напротив, Джейн постоянно ловила себя на том, что занята больше, чем прежде, и этим она была обязана своей так называемой прислуге. Нанятые ею девушки маори действительно приходили почти каждый день, но лишь тогда, когда им заблагорассудится. После того как Джейн однажды накричала на них, они какое-то время не показывались. Затем девушки вернулись, и Джейн в конце концов отказалась от попыток навязать им какой-либо график. Эти уверенные в себе особы, которые привыкли работать бок о бок с высокопоставленными членами племени, не довольствовались одними только указаниями Джейн: они хотели общаться. Поэтому Джейн учила девушек английскому языку; кроме того, ей самой пришлось стать ученицей. Омака настояла на том, чтобы Джейн тоже трудилась в огороде и повторяла слова подходящей каракиа для кумара и зерна.