– Ага, – согласился другой крестьянин по имени Дагульф, чье лицо было украшено заметным шрамом. Он покосился в сторону дома старосты, выделявшегося из общего ряда зоссенских изб, и сплюнул. – Его и не стеснишь. Он ведь пристроил себе этот клятый чердак? Вот пусть там и держит своих зэков, там им и глотки над хрусталиком режет.

– Вот это была бы эффективность, – вздохнул кто-то еще.

– И кто первым предложит это старосте? – поинтересовался Гаривальд. Не вызвался никто. Другого крестьянин и не ждал. – Да он взревет, как холощеный хряк, если у кого-то дерзости хватит ему эдакое сказануть. Это же все для его семьи место, вы разве не знали?

– Можно подумать, кому-то надо столько места, – буркнул Дагульф и снова сплюнул.

Ворчали, жаловались и призывали проклятия на головы Ваддо и столичных инспекторов все, кому пришлось работать на стройке. Но все так тихо, что за пять шагов уже никто не услышал бы. А по тому, как усердно трудились жители деревни, никто не догадался бы, какие чувства они испытывают на самом деле.

Пожаловаться на скорость, с какой росли стены, не могли даже столичные инспекторы.

– Ну вот видите? – заявил один из них, когда сарай был готов за два дня до назначенного срока. – Можете ведь эффективно работать, когда хотите.

Ни Гаривальд, ни его товарищи по несчастью не сочли нужным рассеять их невежество. Анноре в эти дни приходилось трудиться за себя и за мужа. Работа должна быть выполнена, а кто ее делает – не столь уж важно. Это тоже было эффективно – в понимании ункерлантских крестьян.

Построенный в такой спешке сарай простоял пустым добрых три недели. Всякий раз, проходя мимо, Гаривальд подавлял смешок. Это была эффективность в понимании слуг конунга: вначале поторопиться ради пустой спешки, а потом бесконечно дожидаться следующего этапа работ.

Наконец на дороге с ярмарки показалась колонна стражников. Чтобы защитить деревню от четверых изможденных зэков в гремящих на каждом шагу кандалах, требовалась, по всей видимости, добрая дюжина охранников. Половина тут же отправилась обратно, на ярмарку, а остальные собрались поселиться в Зоссене надолго. После первой же трапезы жителям деревни стало ясно, что новые пришельцы еще прожорливей инспекторов.

– Теперь осталось привезти сюда кристалл и чародея, чтобы провести жертвоприношение и наложить чары, и вы будете связаны с большим миром, – провозгласил один из инспекторов с пьяноватым пафосом. – Это ли не достижение?!

Гаривальд вполне обошелся бы без таких достижений, однако инспекторы давно дали понять жителям деревни, что мнение любого зоссенца для них значит меньше, чем ничего. Поэтому крестьянин промолчал.

А вот злая на язык старуха Уоте удержаться не смогла:

– Так что это выходит, у вас и хрусталика при себе нет?

– Нет, конечно, – возмутился инспектор. – Мы что, на чародеев похожи?

Уоте закатила глаза.

– И это называется эффективность? – поинтересовалась она – не иначе как спьяну, потому что на трезвую голову таких вопросов не задают.

Оба инспектора и все шестеро стражников разом уставились на нее. На деревенскую площадь опустилась тишина.

– Эффективно то, на что укажем мы, корова ты старая! – рявкнул тот инспектор, что заговорил первым.

– Это я-то корова? – огрызнулась Уоте. – Это вы тут как свиньи в канаве!

Испуганное молчание стало оглушительным.

– Придержи язык, бабка, пока тебе его не обкорнали. Хочешь, чтобы конунг Свеммель узнал твое имя, когда сюда прибудет кристалл?

Инспектор ухмыльнулся – жадной улыбкой доносчика. Гаривальд недолюбливал старую Уоте – даже трезвая она любому могла плешь проесть. Но она была из его деревни. Глумливое торжество в голосе инспектора – горожанина, слуги конунга – заставляло крестьянина ощущать себя скотиной, а не человеком.

Лицо Уоте смялось, словно клочок бумаги. Она бочком ускользнула с площади и несколько дней отсиживалась после того случая дома. Гаривальд подозревал, что это ей не поможет – разве что хрустальный шар задержится в пути настолько, что кто-то другой из его односельчан успеет навлечь на себя инспекторский гнев.

Когда кристалл все же привезли – случилось это неделю спустя, – с ним прибыл еще один наряд стражи. Обычно в Зоссен столько чужаков не заглядывало за год. Вместе со стражниками приехал чародей. Красный нос, румяные щеки и налитые кровью глазки выдавали в нем большого любителя выпить. Манера прихлебывать из фляжки на поясе – тоже. Аннора смотрела на него с презрением.

– Нам прислали не чародея, а пьянь подзаборную.

– Может, мы большего и не заслужили, – ответил Гаривальд, пожав плечами. – Чтобы принести жертву, великой волшбы не надо.

Как выбирали, кого из заключенных принести в жертву первым, он так и не выяснил. Сам он, как мог, делал вид, что ни зэков, ни охраны, ни чародея в деревне нет. Некоторые зоссенцы пытались сдружиться с обреченными, носили в сарай добрую еду вместо помоев, на которых только и можно дотянуть до дня казни. Гаривальд полагал, что толку в этом нет; скорей всего, стражники сами слопают и мясо, и варенье, чем кормить заключенных.

Охранники растянули первого заключенного между колышками, вбитыми посреди деревенской площади.

– Я ничего не сделал, – бормотал тот снова и снова, – я правда ничего не сделал…

На слабые его протесты никто не обращал внимания. Гаривальд, как и многие его односельчане, наблюдал за происходящим жадно. В Зоссене давно уже никого не приносили в жертву. А все необычное – интересно.

Появился чародей. На ходу его шатало. Уложив хрустальный шар на грудь приговоренному, он снял с пояса атейм. Гаривальд побоялся бы в таком состоянии хвататься за нож – по пьяному делу можно себе палец отхватить.

– Да я правда…

Последние слова обреченного захлебнулись приглушенным бульканьем. Хлынула кровь, словно из зарезанной свиньи. Чародей, икая, принялся читать заклятье. Гаривальд испугался, что с пьяных глаз он перепутает что-нибудь, но нет: залитый кровью хрустальный шар начал светиться.

Один из инспекторов поднял каменный шар и отнес к кадке с водой, чтобы смыть кровь. Другой указал на еще дергавшееся тело преступника.

– Зарыть эту падаль, – велел он и ткнул пальцем в стоявших поблизости: – Да, ты, ты, ты и ты!

Вторым «ты» оказался Гаривальд. Когда он, поднатужившись, выдернул из земли обвязанный веревкой колышек, за его спиной инспектор с кристаллом довольно провозгласил:

– Котбус на связи!

Гаривальд доволен не был. Но это ничего не меняло. Крестьянин ухватил мертцеца за ногу и поволок прочь.

Леудаст шагал по западному бережку ручья, служившего в здешних краях границей между той частью Фортвега, что оккупировал Ункерлант, и той, которую заняла Альгарве. По другую сторону речушки двигался навстречу им альгарвейский патруль на единорогах.