Задержка на девятиминутной отметке затягивалась. Прошло 30 минут… час… Пепе предложил нам еще одну тему: «Я тут подсчитал… с тех пор, как мы попали на эту миссию, которая так никогда и не начнется, мы набрали уже более 13 часов лежания на спине. А Джей-Оу даже больше, поскольку он заходит первым и выходит последним. На самом деле, Джей-Оу, ты лежишь уже пять часов только за этот отсчет».

– Спасибо, что развлекаешь меня, Пепе.

В моем теле не было такой части, которая не изнывала бы от боли. Чтобы уменьшить боль в боку, я ослабил привязную систему и выгнул бедра вверх. Восстановившаяся циркуляция крови была даром небесным, но я не мог держать такую позу дольше нескольких мгновений. Когда мой зад плюхнулся на сиденье, из подгузника выдавилась волна холодной мочи, поднялась по расщелине и захлестнула яички. Это было особенно мерзко, учитывая, что если мы все же взлетим, то не видать мне душа еще пять суток. Если придется повторить это завтра, подумал я, лучше я использую мочеприемник с кондомом.

Пока со всех сторон слышались стоны и жалобы, Дейв Хилмерс затянул песенку из мюзикла «Звуки музыки»: «Когда кусает собака, когда жалит пчела, когда мне грустно, я просто вспоминаю все, что люблю, и мне уже не так плохо». Мне оставалось лишь тупо хихикать.

Пепе предложил новую песню для нашего астронавтского ансамбля – «T-9, отсчет пошел, и мы страдаем». Это определенно стало бы хитом. В разное время бо́льшая часть астронавтов прошла через это испытание.

Дожди продолжались и в Центре Кеннеди, и на испанских аэродромах, но и там и там наблюдатели предсказывали кратковременное улучшение условий для старта. Шанс на то, что эти благоприятные минуты совпадут, был микроскопическим, но наше стартовое окно так или иначе подходило к концу, и руководитель пуска решил пойти ва-банк. Он запустил отсчет, довел его до T-5 минут и снова остановил. Теперь наши жены были на крыше LCC; несомненно, дождь сделал их положение еще более жалким.

Ожидание продолжалось. Теперь уже и Пепе было нечего сказать. Слышались только равномерное «дыхание» системы охлаждения «Атлантиса» и раздражающий высокий скулеж вентиляторов в наших скафандрах. От последнего у меня болела голова – в дополнение ко всему остальному. Я перестал смотреть на часы, потому что минуты на них сменялись через четверть часа. Будь хоть толика надежды, что мы стартуем, ожидание не казалось бы столь безысходным. Но все мы были уверены, что наши усилия напрасны и адреналин тратится впустую. Мы будем ждать погоды, пока не закроется стартовое окно, а затем пуск отменят и нам придется проделать все это еще раз завтра.

Я прислушивался к резким голосам операторов. Как и мы, они были измотаны и хотели, чтобы наш старт остался позади и можно было выйти, наконец, из бесчеловечного ночного графика работы. Всех нас охватила опасная «стартовая лихорадка» – безудержное стремление отправить «Атлантис» в полет. Единственным вменяемым человеком оставался наш руководитель пуска Боб Сик. Никто не собирался навязывать ему ошибочное решение. Когда он начал финальный опрос своей команды, его голос звучал спокойно и сосредоточенно. На фоне этого размеренного голоса благодушный мистер Роджерс из детского телесериала показался бы маньяком. Каждый из слушателей с трудом сдерживался, чтобы не вмешаться и не закончить фразу вместо него. Он великолепно подходил к одной из самых стрессовых должностей в NASA – и это еще один человек, которого я буду помнить всегда.

Боб обратился к пилоту-разведчику погоды на STA, и мы услышали, как Майк Коутс ответил: «Годится». Он спросил другого пилота в Сарагосе и второй раз услышал «годится». Благословенное соединение удовлетворительных погодных условий по обе стороны Атлантики все-таки случилось. Мы получили разрешение на старт.

– «Атлантис», мы возобновим отсчет через несколько секунд. С вами было действительно приятно работать, ребята. Удачи вам и с Богом!

Я был поражен. В течение нескольких часов я убеждал себя, что сегодня мы не взлетим, а теперь Каспер уже запускал наши вспомогательные силовые установки. Часы шли{93}. Господь смилостивился над нами. Наверно, это была заслуга Дейва Хилмерса. Остальные нечестивцы не заслуживали никакой пощады от Всевышнего.

Я подтянул ремни привязной системы. Страх, который пошел было на спад от уверенности, что запуск отменят, снова лавиной обрушился на меня. Я чувствовал его металлический привкус во рту, сердце выскакивало из груди, а руки тряслись, как у паралитика, – раньше такого не случалось. Должно быть, синдром последнего полета усугублялся еще и тем, что я находился внизу. Я был рад теперь, что меня никто не видит. Каждый из нас знал, что всех мучит страх, но никто не хотел видеть страх соседа, а дрожащие руки были его верным признаком.

За две минуты до подъема я закрыл стекло гермошлема и включил подачу кислорода. Я опять услышал по интеркому, как Джей-Оу и Каспер втянули носом африн, прежде чем закрыть гермошлемы.

Джей-Оу дал мне отсчет:

– Одна минута, Майк.

– Принято, – выдавил я «беззаботно».

– 30 секунд. Включение автоматики запуска.

– 15 секунд.

– 10 секунд… Разрешаем включение главных двигателей.

За тяжелым грохотом последовала двойная перегрузка. Мы стартовали. До новой главы моей жизни осталось всего 510 секунд…

В момент выключения маршевых двигателей я молча поздравил себя с тем, что остался жив. В первый раз за целую, как мне казалось, вечность у меня возникло ощущение, что я все-таки могу прожить достаточно долго, чтобы умереть от естественных причин.

На орбите мы начали работу, большую часть которой мне запрещено описывать. В секретном характере двух моих последних миссий крылся большой соблазн для меня. Я мог бы снискать богатство и славу много большие, чем любой другой астронавт, если бы сказал миру всю правду… что на самом деле в этих таинственных полетах мы встречались с инопланетянами. Учитывая значительную популяцию сторонников теорий заговора, мои заявления было бы невозможно оспорить. «Конечно, под видом секретных военных операций шаттла правительство скрывает контакты с пришельцами», – кричали бы они. Я стал бы их героем, рассказав о том, что они уже давно подозревали. Книги и фильмы принесли бы мне миллионы. Мне бы только понадобилось в телепередаче у Барбары Уолтерс поубедительнее вещать о том, как пришельцы брали у меня пробы спермы и зондировали анус… и выглядеть достаточно измученным, рассказывая это.

Однажды после ухода из NASA я и правда высказался публично о «контактах с инопланетянами». Я сделал это на церемонии отставки Пепе{94}. «Да, мы контактировали с пришельцами, – сказал я той аудитории, – и у нас был с ними секс. Вообще-то это было не так плохо, когда мы привыкли к щупальцам. Конечно, Пепе, как военный моряк, выбрал себе самую уродливую инопланетянку».