Я вновь поплыл к передним окнам. Полет продолжался… 40 000 километров за 90 минут, один восход и один заход Солнца, Северный полярный круг, Южный полярный круг. С каждым пересечением экватора «Атлантис» проходил на 2400 километров западнее из-за того, что Земля проворачивалась к востоку внутри нашей орбиты. На следующем витке я мог видеть другое море, другую сушу, другое небо. Я смотрел на североафриканские пустыни, тянущиеся к горизонту и покрытые дюнами столь равномерно, как будто это рябь на поверхности пруда. Я пролетал над заснеженными сибирскими лесами, девственными, как райский сад. Я видел зеленую жилку Нила и белые вершины над хаосом Гималаев и Анд. Я наблюдал идеальные картины аллювиальных выносов на дне пустыни, и каждый из них напоминал о миллионах лет эрозии горного ландшафта. Я радовался падающим звездам, и звездному туману космоса, и мигающим спутникам, и яркому алмазу Юпитера. Я видел космодром Байконур, с которого был запущен первый спутник, а неподалеку Аральское море, черное, как нефть, на фоне зимней белизны казахских степей. Несколькими витками позже показались одинокие огоньки родного Альбукерке, и я поразился тому, как эти два места, столь далекие друг от друга географически, оказались неразрывно связанными в моей жизни. Я пролетел над каждой из тех дорог, по которым когда-то ездили мои родители, над каждой горой, на которую когда-то вскарабкался, над каждым кусочком неба, в котором летал. Под музыку Вангелиса, Баха и Альбиони я смотрел фильм о моей жизни.

Первым делом после посадки надо было просмотреть отснятые видеоматериалы и смонтировать два варианта фильма о полете: один – предназначенный только для зрителей с допуском к секретным сведениям и другой – для публики. Из-за секретности, окружавшей нашу работу на орбите, в последнем мало чего было. Мы хотели включить в него юмористическое видео с нашим сатанинским членом экипажа в прикольных позах, но Дэн Бранденстайн задавил идею в зародыше. «Если мы будем раз за разом показывать орбитальные хохмы, монтажом наших фильмов станет заниматься головной офис. Им порядком надоело, что пресса показывает, как мы валяем дурака в космосе». Мы полагали, что все это чушь собачья, но понимали и позицию Дэна и отнеслись к ней с уважением. Миру не пришлось увидеть Вельзевула, сидящего в туалете шаттла.

Наша послеполетная командировка была похожа на поездку после STS-27. Я посетил места, которые не могу упомянуть, и принял поздравления от лиц, чьи должности не имею права называть. Я получил еще одну медаль «За достижения в национальной разведке» от другого «волшебника из страны Оз» из темного мира, которую можно было носить лишь в бункере. Выписка из приказа, рассекреченная много лет спустя, звучала так:

«…Отличная работа полковника Маллейна привела к благополучному выведению и успешной активации системы, жизненно важной для нашей национальной безопасности. Исключительно успешное выполнение задания полковником Маллейном делает честь ему самому, ВВС США, Национальному управлению по аэронавтике и космосу и разведывательному сообществу».

На одном из объектов некая шпионская организация устроила для нас в своем конспиративном здании ужин при свечах. Обслуживали банкет офисные секретари, так как посторонние не могли входить внутрь здания. Мы показывали наш секретный фильм, а я, будучи под воздействием вина, добавлял собственные комментарии. Во время видеополета над территорией между Бостоном и мысом Кейп-Код я выдал: «В самой Москве нет такого количества коммунистов, как в этом фильме». От смеха сотряслись стены. Хэнк Хартсфилд был бы доволен мной.

Вершиной нашего скромного послеполетного пиара был визит в Белый дом в гости к президенту Джорджу Бушу-старшему. Мы были поражены этим приглашением. Полет STS-36 пресса практически проигнорировала. В нашем экипаже не было ни женщин, ни нацменьшинств, ни каких-либо достижений из разряда «впервые…» – того, что могло заставить прессу освещать встречу с президентом. Так или иначе мы приняли приглашение с благодарностью.

Мы встретились с президентом в Овальном кабинете, заняв места на диванах вокруг кофейного столика. Г-н Буш уселся рядом в кресле. Вопросы, которые он задавал, демонстрировали, что его хорошо проинформировали о нашей миссии, но разговор было поддерживать сложно. Постоянный поток помощников и секретарей не стихал: все время кто-то подходил к нему что-то спросить или получить подпись на документах. Интересно, оставался этот человек когда-нибудь один, хотя бы в туалете?

Я знал, что мой отец, мастер-сержант ВВС США, смотрит на меня с небес, раздуваясь от гордости. Для меня это тоже был счастливый момент. То, что я и мои коллеги сделали в ходе полетов STS-27 и STS-36, вероятно, будет засекречено еще несколько десятилетий{96}. Мы были самыми невидимыми астронавтами. Нас не поднимали на платформе перед аплодирующей публикой, и никто не пел для нас: «Я горжусь тем, что я американка». Наши имена не имели шанса попасть в песню Билли Джоэла. Но было нечто неизмеримо большее. Я стоял в Овальном кабинете, и президент Соединенных Штатов жал мне руку и благодарил за мой вклад в безопасность Америки.

Позже мы встали все вместе позади президентского стола для общего фото. Он был усеян документами с красной полосой и грифом «совершенно секретно». Джон Каспер прошептал: «Майк, взгляни на блокнот». Я посмотрел. Там было написано: «Обед с Горб.?» – видимо, напоминание президента самому себе о чем-то, связанном с предстоящим визитом четы Горбачевых в Вашингтон. В ответ я шепнул Джону: «Может, он ищет шутку, подходящую для речи на государственном обеде? А что, если предложить ему анекдот про гольф и коровью задницу?»