Наталия как будто прочитала его мысли. Она обхватила себя руками:

– Малачи считает, что Григорий начнет атаку в такое время, как сейчас, – в сумерки.

– Как раз, когда аланим уйдет прятаться от падающих звезд? – Робин призадумался, потом кивнул. – Скорее всего, полковник Кидд прав. А что мы можем сделать?

Она печально улыбнулась:

– Малачи как раз работает над этим вопросом.

– Он стал просто отшельником, – Робин поднял глаза на башню, в которой работал Малачи. – Он уже внес ценные предложения: запасать песок для тушения пожаров и организовать патрули. Каждый день, который нам остался до генеральной атаки, дает ему еще одну возможность подготовить город к сопротивлению.

– Для него это еще один день без сна и еды.

Робин услышал по ее голосу, что она очень обеспокоена, да и сам знал, что она права. Кидд почти не ел и не отдыхал, он изучал, измерял и составлял планы на основе сведений, которые тщательно выискивал на макете города, созданного на поддоне с песком. Как ни странно, но когда Робин заходил к нему за советом, самые полезные предложения Кидд высказывал экспромтом, или ценные мысли приходили ему в голову позже.

– По-моему, ваше высочество, нам надо пойти к полковнику Кидду и убедить его поесть и поспать. Надо ему объяснить, что нам не будет от него толку, если он не сможет мыслить.

– Согласна с вами, брат Робин.

– И отлично. Мне надо еще кое-что проверить, и пойдем. – Робин взял одну железную стрелу, клиновидную, длиной в четыре фута, приложил ее к арбалету. – Коннор, разверни эту платформу точно на запад.

– Есть, сэр.

Робин удержал Наталию на ногах, так как платформа толчком дернулась и стала разворачиваться направо.

– Вот так. – Он поднял броневую плиту и прицелился в первую платформу, установленную с запада от городских ворот.

– Вы что задумали? Робин улыбнулся:

– Алании сказал, что будет на этой платформе при защите города, так ведь?

– Да.

– Ну а я буду на той платформе делать то же самое. Эти броневые плиты прочные, но я хочу убедиться, что они достаточно прочны. – Робин опустил спусковой рычаг, и арбалет выпустил басовито загудевшую стрелу по другой платформе, находящейся на расстоянии сорока футов. Железная стрела со звоном вонзилась в броневую плиту, отскочила, упала вниз и с грохотом покатилась по улице.

– Вы довольны? – Наталия смотрела на него.

– Да, но нужна страховка от дураков. Нужно поставить стопоры, чтобы мы не попали друг в друга.

– А если Вандари доберутся до той платформы? Робин покачал головой:

– Если такое произойдет, мне некогда будет сожалеть об ошибке, и меньше всего меня будет беспокоить положение Шакри Авана.

Деревянные края поддона с песком больно врезались в ладони Малачи Кидда, несмотря на то, что его ладони были покрыты тонкой золотой пленкой. Но он заставлял себя игнорировать боль. Если он разожмет ладони и сразу упадет, то больше не сможет встать. Ему очень хотелось поесть и поспать, но отходить от макета он не мог.

«Если я отойду, нарушится контакт с ним».

Он знал, с того момента, как прикоснулся к краям поддона, что этот поддон – особый. Никогда до сих пор ему не приходилось работать с макетом местности, находясь в пределах той самой местности, макет которой был представлен перед ним на поддоне. Теоретически это называется сквозной связью: в Гелоре, изображенном на этом макете, находится комната, в которой сейчас стоит он со своим поддоном; а в том Гелоре, макетном, на его поддоне с песком, – опять-таки находится комната, где… И так далее. Похоже на отражение в двух зеркалах, поставленных друг напротив друга.

Эта обратимость придавала особую магическую силу поддону с песком, и в ней таилась суть самого города. Малачи знал, что неодушевленные предметы не имеют души в религиозном смысле, но никто никогда не сомневался в связи между изображением предмета и реальным предметом. Вот почему многие айлифайэнисты носили медальоны с изображением святых или самого Айлифа. Малачи казалось, что обладай он достаточно сильными магическими способностями, он мог бы изменить город на песке, и эти изменения произошли бы в городе.

Хоть он был измучен усталостью, но помнил, что это фантазия, которую неплохо бы расследовать теоретикам магии в Ладстоне или где-нибудь еще. Его заставляла парить над поддоном с песком не надежда, что есть возможность сделать что-то в этом роде. Ощущение рекурсивности еще больше сбивало его с толку. Прикасаясь к поддону с песком, он сосредотачивался, и к нему приходили непонятные ему ощущения. Совсем рядом был какой-то знак или ключ, который позволит решить их проблему, но он как бы скромно манил его, дразнил. Он его чувствовал, ощущал, но как ни сосредотачивался, поймать не получалось.

Его это ощущение и сердило, и пугало. Невозможность поймать мысль доводила его до безумия. Она мелькала в голове, как забытое слово или насекомое, жужжащее вне пределов досягаемости. В создавшейся серьезной ситуации его выводила из себя невозможность осознать решение, мелькающее на периферии сознания,

И пугала. Иногда ему казалось, что он слышит с макета шаги людей, идущих по улицам города из песка. Он знал, что этого не может быть, иначе это значило бы, что чувственная информация приходит к нему магическим путем. Ему, священнику, магия была запрещена, – разве только поддаться искушению и вызвать демонов, предоставляющих такую информацию. Но он к демонам не обращался – по крайней мере, на сознательном уровне, – однако, когда оказался вблизи Доста, то снова обрел зрение!

Не так просто было совместить полученные за время учебы знания о магии с собственным опытом, приобретенным при выполнении божественной миссии. Проще всего было бы успокоиться на том, что Господь не поручал ему никакой миссии, а все его видения были продиктованы демонами. Вот Господь и отнял у него глаза, чтобы он не видел больше никаких видений. Но тут па одна закавыка: предполагается, что демоны иску-ют человека и уводят его с пути, определенного Господом. Но Малачи не сбился с пути. Он все еще придерживается своей веры.

«Конечно, не исключено, что все то, что случилось со мной до сих пор, внушает мне чувство безопасности, в ощущении которого я могу нечаянно споткнуться и уснуть».

Конфликт догмы с действием, которого требует любая реальная ситуация, всегда предвещает опасность, но если он пренебрежет заимствованными доктринами, которые вдалбливаются веками, и заявит, что знает свой путь к Божественной мудрости, он будет осужден как еретик.

«Немало мужчин и женщин пали жертвами таких ложных представлений».

Он знал, что надо разжать ладони, отпустить поддон и попытаться выбросить из памяти все следы своих ощущении. Поскольку он не мог найти им объяснения в рамках того, чему его обучали, проще всего было отбросить их как козни демонов.