Есть у двух авторов и общие черты, сближающие их с Тьером и значительно отдаляющие их описания от той картины, которая нарисована у Ламартина и Мишле: если смерть жирондистов и уподоблена жертве, в ней нет ничего христианского. Во-первых, оба автора не опускают и забавных оттенков этого последнего вечера: под пером Дю Шателье Дюко исполняет попурри из стихов, которые сочинил в тюрьме в предшествующие дни и в которых описан арест Байёля, а остальные жирондисты встречают их смехом. Со своей стороны, Бартелеми ссылается на «общее мнение», согласно которому «после окончания своего последнего банкета осужденные сыграли комедию „Схождение жирондистов в ад“». Во-вторых, ни Дю Шателье, ни Бартелеми не упоминают ни исповеди, ни раскаяния в содеянном[695], и у того и у другого отсутствует фигура священника, предлагающего осужденным исповедоваться и причаститься. Дю Шателье вкладывает в уста Фоше (как мы помним, присягнувшего епископа) очень ясный намек на Христа, но имени этого он не произносит; Жансонне отзывается о бессмертии души с осторожным скептицизмом, а Верньо поминает только безличного «Бога праведников и вечности», а в последнем монологе сравнивает себя с жертвами инквизиции и религиозного фанатизма (по-видимому, такими, как Галилей, Этьенн Доле или Мишель Серве). Что же касается Бартелеми, который предоставляет слово одному лишь Верньо, в его стихотворном монологе не упоминается никакое божество, кроме «святой богини» Свободы. Отметим также активное присутствие в обоих произведениях темы стоицизма и — в полном противоречии с христианством — самоубийства[696]: никто не осуждает Валазе, заколовшегося во время вынесения приговора, а если и Дю Шателье, и в особенности Бартелеми вслед за Тьером превозносят Верньо, который выбросил яд и готовится умереть вместе с друзьями, то поступок его они объясняют братской солидарностью: ведь яда не хватило бы на всех приговоренных; Бартелеми посвящает этому жесту Верньо несколько десятков строк.

Хотя сегодня произведение Шарля Нодье под названием «Последний банкет жирондистов» почти полностью забыто, оно отличается гораздо большим размахом, выдает гораздо более амбициозные намерения автора и, как мне кажется, представляет гораздо больший интерес, чем сочинения, описанные в предыдущем параграфе. Судьба этого произведения весьма своеобразна: знатоки творчества Нодье считают, что оно не лишено достоинств, его нельзя назвать редким и малодоступным, однако упоминают о нем нечасто и, насколько мне известно, ему посвящены лишь очень немногочисленные исследования[697]. Как это объяснить? Если совсем кратко, то дело вот в чем: историки очень рано сочли этот текст частью литературы, больше того, частью литературы фантастической, тогда как литературоведы, по всей вероятности, полагали, что речь идет о произведении по преимуществу историческом, таком же, как другие тексты Нодье, опубликованные под общим названием «Воспоминания и портреты из времен Революции и Империи» и представляющие для историков литературы интерес только в качестве источника для биографии их автора. Я полагаю, что те и другие неправы и что речь идет о вещах гораздо более интересных и более тонких во всех отношениях, чем то, что взял из этой сцены Ламартин, который ее, конечно, знал, но, по всей вероятности, прочел очень быстро и, возможно, не слишком хорошо понял. Поскольку генезис этого произведения Нодье не исследован, а биографы Нодье не уделяют достаточного внимания его месту в литературном поле в тот период, когда самые блестящие звезды (Гюго, Дюма, Виньи, Ламартин) покинули возглавляемый им сенакль Арсенала, на данный момент возможно только строить гипотезы на основании фактов, сообщенных самим автором, которого все современники считали выдумщиком с неистощимой фантазией и весьма зыбким ощущением реальности[698].

Прежде всего нужно определить, с каким текстом мы имеем дело, а это непросто. Что перед нами — безобидный пустячок, в чем автор хочет нас уверить в предисловии, или авторская неудача, на чем он же настаивает 25 апреля 1833 года в письме к своему лучшему другу, безансонскому библиотекарю Шарлю Вейссу?[699] Судя по многим признакам, ни то ни другое; начать хотя бы с того, что «Последний банкет жирондистов» был впервые опубликован в 1833 году в седьмом томе Полного собрания сочинений, выпущенного издателем Рандюэлем[700]. Это собрание сочинений хотя и называется полным, таковым вовсе не является, поскольку Нодье не включил в него бесчисленные литературно-критические, библиографические, этимологические и все прочие статьи, написанные им на все мыслимые и немыслимые темы, а значит, те сочинения, которые он там поместил, представляли для него особую ценность: он хотел, чтобы о них помнили, даже если в своих предисловиях утверждал обратное. Добавим, что публикация этого тома последовала за первой попыткой Нодье избраться во Французскую академию, — попыткой, которая не удалась, потому что по политическим причинам ему предпочли Сальванди, и которая лишь на несколько дней опередила вторичное голосование за его кандидатуру; на сей раз его удачливым соперником оказался Тьер[701]. До этого момента Нодье опубликовал только фантастические новеллы и романы (последним из них была «Фея хлебных крошек», которая еще целое столетие не позволяла имени Нодье исчезнуть из читательской памяти). Между тем чтобы быть принятым в Академию, нужно было предъявить что-либо помимо сочинений в жанрах, считавшихся если и не презренными, то, во всяком случае, второстепенными. Однако «Последний банкет» вовсе не был книгой-скороспелкой: в предисловии Нодье сообщает, что работал над рукописью более шести лет и неоднократно читал ее своим друзьям[702].