Вот такие приятные мысли вертелись в голове у Полти, пока патруль вершил свой путь к рэкским казармам. Вернувшись в свою комнату, Полти бухнулся на кровать и пожалел о том, что нет Боба — тот бы стащил с него промокшие сапоги. Он принялся стаскивать сапоги самостоятельно, и тут появился адъютант и вручил Полти два письма.

Первое из них было от полковника Гева-Хариона.

С. Е. И. А. В.

Служба Его Императорского Агонистского Величества

Капитан Вильдроп,поскольку официально вы остаетесь прикомандированным к ведомству лорда Э., ваше прошение от 4 эвоса было переслано мне. Прошу вас извинить меня за то, что не ответил сразу, однако вы должны понять, что положение дел в королевстве оставляет желать лучшего. Кроме того, я полагаю, что вам должно быть понятно, что в такое время ни один офицер не может быть освобожден от несения службы в Зензане.

Должен также сообщить вам о том, что меня весьма не радуют донесения о вашем поведении за истекший промежуток времени. И само ваше прошение является еще одним грубым нарушением субординации. Будем считать, что это было последнее, что было вам позволено. Еще один дисциплинарный проступок — и я лишу вас офицерских погон. Можете считать, что получили последнее предупреждение.

Полковник М. Гева-Харион.

Второе письмо было запечатано печатью Ириона.

Возлюбленный пасынок!

Если бы я была с тобой, я бы хотя бы попыталась подбодрить тебя. Бедное дитя, мужайся! О, какое горе!

Какое жестокое испытание! Погляди на слезы, коими я поливаю это послание! Я плачу и стараюсь сдерживаться, но ты поймешь, что горе мое возросло вдвойне, ибо твоя мачеха, утратившая мужа, теперь лишилась и дочери! О, какое это страдание! О, какая тоска! Катаэйн, единственное мое утешение на склоне лет, бежала из дому, и ее нигде не могут сыскать!

Молюсь о том, чтобы она вернулась к нам!

Твоя несчастнейшаямать

УМБЕККА.

Полти какое-то время сидел на кровати, побледнев и дрожа. Потом скомкал оба письма, швырнул их в печку и поспешно отправился в офицерскую столовую.

Очень скоро он будет пьян. Еще как пьян.

— Эльпетта!

Джели вытаращила глаза.

— Эльпетта!

Она топнула ногой. В самом деле, был ли хоть какой-то толк от этой нерасторопной горничной? Джели снова крикнула. И вот, наконец, еле дыша, в комнату вбежала горничная.

Джели стояла подбоченившись.

— Эльпетта, что это значит?

— Зна... зна... значит, мисс?

Джели набрала в легкие побольше воздуха.

— Часы только пробили двенадцать, когда ты меня зашнуровала. К тринадцати я надела белье и платье. Уже четырнадцать, и где, спрашивается, моя карета? Где моя тетка? Неужели прием у леди Больбарр, к которому я готовилась всю луну напролет, начнется без самой желанной гостьи? Неужели ты не видишь, как я разоделась? Погляди на этот атлас, на эту вышивку бисером! Господин Каррузель возился со мной все утро, делая мне прическу! И вот теперь я тут торчу, звоню и кричу — а мне, Эльпетта, не пристало вопить, как какой-нибудь жене рыбака, — и никто ко мне не идет! Мало того, так нынче вечером там поет мисс Тильси Фэш! Неужели я должна появиться в гостях посреди ее выступления и испортить впечатление, которое я так жаждала произвести?

Голос Джели сорвался, она села на диван — надо отметить, села осторожно, чтобы не измять платье. Горничная стояла едва дыша. На самом деле мисс Джели не требовала от нее слов, а потом вдруг вспылила:

— Неужели тебе нечего сказать, глупая женщина?

Эльпетта, она же Бертен Спратт, выпрямилась. Она многое могла бы сказать по прошествии трех сезонов, в течение которых ей довелось прислуживать обитательницам этих комнат. Но она сказала только о том, что ей очень, очень жаль, что мисс так расстроена, и о том, что внизу что-то происходит. Что именно там происходит, Бертен уточнять не стала.

Джели нахмурилась и спросила:

— Что там такое?

— Прошу прощения, мисс, но там какой-то посетитель. — Горничная попробовала улыбнуться. — Вот если вы выгляните из той спальни, может, что и увидите... Тогда и поймете... мисс.

Девушка бросилась к окну и устремила взгляд на круто уходившую вниз лестницу, где когда-то упала замертво Жу-Жу.

А Джели о ней теперь и не вспоминала...

Было довольно поздно, и Джели предполагала, что за окном светит луна, но оказалось, что вся лестница сверху донизу ярко освещена факелами, вставленными в заржавевшие скобы. А у подножия лестницы стояла великолепная карета, запряженная шестеркой лошадей. Более прекрасной кареты Джели ни разу в жизни не видела!

А это кто? По ступеням вниз, опираясь на руку лакея, спускался горбатый старик в пышном парике. Из кареты первым вышел мужчина в белом одеянии — высокий, стройный, худощавый, а за ним — пухлый, краснолицый, в синей бархатной мантии, отороченной горностаем.

Джели ахнула. Горничная в один миг оказалась рядом с нею и, забыв от волнения о приличиях, сжала руку девушки.

— Видите, мисс? Нету тут никакой тайны. Вон ваш дядюшка, а вон его гости. Поглядите, как любезно он приглашает их в дом! Премьер-министр... а с ним — сам король!

Джели побледнела. Еще чуть-чуть — и она повалилась бы на пол, измяла бы прекрасное платье, испортила бы роскошную прическу — творение лучшего парикмахера в Агондоне. Но чьи-то руки обхватили ее талию и не дали упасть.

Джели вздрогнула, обернулась. Это была ее тетка.

В последнее время тетя Влада все чаще и чаще казалась Джели более старой и менее величественной, чем в ту пору, когда

Джели была ею очарована. Порой Джели ужасно раздражало то, что у тетки вошло в привычку целыми днями валяться на диване в пеньюаре, с неприбранными волосами и прихлебывать слабенький чай. Но сегодня тетя Влада явилась во всем своем былом великолепии. Она нарядилась в свое прекрасное изумрудное платье, глаза ее молодо сверкали, волосы, подкрашенные хной, изящными прядями ниспадали на плечи. Тут и там в них были воткнуты перья.

Улыбаясь, Влада повела свою юную подопечную к двери.

— Пойдем, милая. Прости, мы тебя немножко обманули. Но это было необходимо, иначе твое маленькое сердечко разорвалось бы от волнения. Нет-нет, никакого приема у леди Больбарр нынче вечером нет! И так великолепно выглядишь ты исключительно ради личной встречи... но какой встречи! Пойдем, скоро решится твоя судьба!

Эрцгерцог Ирионский провел гостей в неухоженную гостиную. Невзирая на то, что Влада здесь все в спешном порядке переделала и комната украсилась новыми коврами и гобеленами, все равно в ней остался некий дух запустения. Кое-где по углам курились благовония, дабы не был так заметен запах сырости. Эрцгерцог вообще редко пользовался этими апартаментами, и теперь ему было весьма не по себе. Он шел, опираясь на руку лакея.