Органы прокуратуры, утверждалось в постановлении, необходимых мер к устранению этих недостатков не принимают, сводя, как правило, свое участие в расследовании к простой регистрации и штампованию следственных материалов, фактически узаконивая допущенные нарушения.

Всем этим, говорилось далее, умело пользовались враги народа, пробравшиеся в органы НКВД и прокуратуры. «Они сознательно извращали советские законы, совершали подлоги, фальсифицировали следственные документы, привлекая к уголовной ответственности и подвергая аресту по пустяковым основаниям и даже вовсе без всяких оснований, создавали с провокационной целью «дела» против невинных людей, а в то же время принимали все меры к тому, чтобы укрыть и спасти от разгрома своих соучастников по преступной антисоветской деятельности…»

Эти отмеченные в работе органов НКВД и прокуратуры совершенно нетерпимые недостатки, следовал вывод из сказанного, стали возможны только потому, что пробравшиеся в эти органы враги народа всячески пытались оторвать их работу от партийного контроля и руководства, тем самым облегчив себе и своим сообщникам возможность продолжения подрывной деятельности.

Для исправления создавшегося положения был намечен комплекс мер, включавший:

— запрет органам НКВД и прокуратуры на проведение массовых операций по арестам и выселениям;

— ликвидацию судебных троек и передачу законченных следственных дел на рассмотрение судов или Особого совещания при НКВД СССР;

— распоряжение органам НКВД и прокуратуры о производстве арестов и ведении следствия в строгом соответствии с действующим законодательством;

— утверждение в должности всех прокуроров, осуществляющих надзор за следствием, проводимым в органах НКВД, Центральным Комитетом партии по представлению региональных парторганизаций и Прокурора СССР.

Конечно, перечисленные в постановлении Совнаркома и ЦК «недостатки» в работе органов НКВД и прокуратуры были Сталину хорошо известны и раньше, однако, пока шла «массовая операция», обращать на них внимание не имело смысла. Теперь же, когда поставленные задачи были успешно решены, самое время было отмежеваться от тех методов, с помощью которых были достигнуты полученные результаты, и переложить ответственность за царивший в стране произвол на нерадивых или преступных исполнителей.

Ну а руководителя этих исполнителей пора уже было отправлять в политическое небытие. Претензий к органам НКВД, которые содержались в совместном постановлении Совнаркома и ЦК от 17 ноября, для этого вполне хватило бы, но тогда какую-то часть вины за случившееся должны были также принять на себя прокуратура, бесстрастно наблюдавшая за происходящим, и партийное руководство, плохо контролировавшее и тех и других. Поэтому в качестве формального предлога для снятия Ежова Сталин избрал повод, не имеющий отношения к теме массовых репрессий.

В середине ноября 1938 г. в Политбюро поступило заявление от начальника ивановского областного УНКВД В. П. Журавлева, в котором тот сообщал о серьезных, с его точки зрения, недостатках в работе органов госбезопасности, о подозрительном поведении ряда руководящих работников НКВД и о том, что Ежов, которому он в свое время обо всем этом сигнализировал, никак на его сигналы не реагирует.

Возможно, своим доносом Журавлев лишь пытался отвести от себя удар, под который попадали все новые и новые чекисты, выдвинувшиеся при Ежове, однако результат наверняка превзошел все его ожидания. В виде поощрения за проявленную так вовремя инициативу Сталин распорядился перевести его в Москву и назначить начальником столичного управления НКВД.

Конечно, писать письмо вождю через голову непосредственного начальства — это нестандартный ход, но Журавлев и в своей профессиональной деятельности привык действовать нестандартными методами. Так, еще в доежовские времена, будучи начальником секретно-политического отделения томского горотдела НКВД, он, в связи с отсутствием на подведомственной территории сколько-нибудь серьезных контрреволюционных группировок, решил сам создать соответствующую структуру. Для того, чтобы внедрить своего агента в среду ничего не подозревающих крестьян одного из местных колхозов, Журавлев уговорил его жениться на дочери председателя колхоза, выдав фиктивную справку о разводе с настоящей женой, и велел вести пропагандистскую обработку колхозников, склоняя их на путь создания антисоветской организации. В результате всех этих ухищрений было арестовано свыше 30 человек, приговоренных в сентябре 1936 года к различным срокам заключения. Ну а самому агенту, чтобы вывести его из игры, Журавлев велел поехать к матери, сфотографироваться на ее фоне лежащим в гробу и послать фотографию в новую семью.

Кадровая революция, устроенная Ежовым в НКВД, создала все условия для стремительного продвижения по службе, и в сентябре 1937 года Журавлева назначают уже начальником куйбышевского областного управления НКВД. Здесь он активно помогает тогдашнему первому секретарю обкома партии П. П. Постышеву искоренять всевозможных врагов народа, которых тот усердно искал и находил повсюду в области. После того как в феврале 1938 года Постышев был арестован, Журавлев не пострадал, а лишь был переведен в другую (Ивановскую) область на ту же должность. Здесь он тоже проявил себя как энергичный, инициативный работник, сторонник нестандартных следственных приемов. Обитателям внутренней тюрьмы ивановского УНКВД наверняка запомнился его метод допроса под названием «утка»: двое охранников опрокидывали заключенного на спину, связывали руки и ноги, разжимали зубы, после чего Журавлев мочился ему в рот.

Для обсуждения «ошибок», допущенных Ежовым в деле с заявлениями Журавлева, Сталин созвал весьма представительное собрание с участием почти всех членов Политбюро, к которым присоединились заместитель Ежова по Комиссии партийного контроля М. Ф. Шкирятов, заведующий Отделом руководящих партийных органов Г. М. Маленков, а кроме того, Л. П. Берия и М. П. Фриновский.

Обсуждение, начавшееся в 11 часов вечера 19 ноября, продолжалось свыше пяти часов, и о том, как оно проходило, можно судить по письму, которое Ежов 23 ноября написал на имя Сталина. В письме говорилось: