Потому клинок меча ударил в макушку бритой головы Джека Блэка с силой, какой ни за что бы не найти в себе самом Дэвиду.

Все словно происходило в замедленной съемке. Дэвид видел, как заточенный клинок прорезает скальп, проходит через лоб, вниз по центру носа, как острый нож разрезает дыню пополам.

Внезапно вспыхнув невообразимой голодной яростью, глаза вампира уставились на Дэвида.

Существо, бывшее некогда Джеком Блэком, воздело руки, готовое размозжить череп своего врага.

Но клинок было уже не остановить: будто сам архангел Гавриил направлял этот последний удар в едином чистом и неостановимом падении.

Прежде чем меч прорезал верхнюю губу, порыв воздуха вырвался изо рта существа, явив последнее слово:

— ЛЕППИНГТОН...

Меч прошел через середину рта.

Дэвид не применял больше никакой силы. Меч продолжал падать по собственной воле, легко и гладко прорезая центральную линию горла, затем трахеи, прорезал ключицу, вниз через ребра и живот, чтобы выйти между ног в паху.

И в это мгновение ровно разрезанное посередине тело распалось на две одинаковые части.

Стенания белоголовых вампиров превратилось в подобный свисту визг.

Рука вцепилась ему в локоть.

— Дэвид!

Во тьме он увидел лицо Бернис.

— Дэвид, пойдем. Оставь их!

Прежде чем они успели сделать хотя бы один шаг, пронзительный вопль смолк — будто где-то нажали кнопку.

И в это мгновение вампиры распались. Взяли и распались.

Они рухнули взметающимися облаками пыли, которая отблескивала темно-желтым в свете уличных фонарей, проникающем сквозь водосточные решетки в потолке.

Тут и там из горок мельчайшей пыли торчали ребра, бедренные кости, челюсти.

Внезапная тишина, казалось, давила на уши.

Дэвид поднял глаза вверх. В голове его еще эхом отдавались похоронные крики тварей, становясь все слабее, бледнея, словно отзвуки их растворялись в туннелях, чтобы умереть где-то под городом.

Быть может, они оплакивали, звали будущее, которое никогда не наступит. Будущее, в котором вампиры унаследовали землю. Теперь для них оно потеряно. Вампиры проиграли.

Он покачал головой; на зубах у него скрипела зависшая в воздухе пыль, в которую распались тела этих мертвых существ. Пыль, которая осела у него на губах ядовитым налетом.

Медленно, устало — с мучительной, ноющей усталостью — он поднял голову. Бернис встала, протягивая руку.

Он осторожно взял протянутую руку девушки — теперь не было нужды бежать.

У их ног лежало тело Максимилиана Харта; глаза Максимилиана были закрыты, как будто он спал. Вероятно, надгробного камня у этого человека не будет никогда, подумал Дэвид. Но если есть на этом одиноком и зачастую нечестном свете справедливость, у Максимилиана Харта будет свое надгробие: огромное и высеченное из гранита, оно возвысится над всеми остальными. И под именем МАКСИМИЛИАН ХАРТ должно стоять слово, выбитое так глубоко, чтобы оно никогда не поблекло от времени, не потрескалось от стужи, не стерлось бурями. И это слово будет:

ГЕРОЙ.

Крепко взяв Бернис за руку, Дэвид пошел прочь из туннелей.

Ровно год спустя после похорон Джорджа Леппингтона все трое — Бернис Мочарди, Дэвид Леппингтон и Электра Чарнвуд — собрались на обед в «Городском гербе».

Весна уже прогнала зиму в ее северное убежище еще на несколько месяцев. Листья боярышника и ив по берегу реки разворачивались свежей новорожденной зеленью. Появились юные птенцы, пятнистые и почему-то ослепительно свежие с виду, и шумно зачирикали в гнездах. Через задний двор гостиницы неслышно брела крупная мама-кошка, а за ней следом — четыре котенка, пухлые и пушисто-рыжие.

Солнце соскользнуло вниз, чтобы лечь на вершины холмов и окрасить золотом небесных барашков; в воздухе зависла тишина. Ощущение мира и покоя снизошло на древний город Леппингтон, затихающий после еще одного дня. На рыночной площади рабочие в люминесцентно-оранжевых нейлоновых жилетах сметали мусор: узлы веревок, капустные листья, бумажные пакеты, газеты. Один из метельщиков заметил кассету любительской видеокамеры, лежащую на дне мусорного бака. Пленка из нее была вытащена и лежала теперь, свившись черной путаницей блестящих петель. Весело посвистывая, он бросил кассету в вагонетку к прочему хламу. На кассете имелась наклейка, а на ней — надпись от руки: «ВИДЕОДНЕВНИК. СЫРОЙ МОНТАЖ».

Никто не знает настоящего имени Джека Блэка. Никто не знает, откуда он взялся, кто были его отец и мать. И за исключением троих, никто не знает, что, как и Максимилиан Харт, Блэк умер героем.

Или что он умер вампиром.

Но сейчас, когда две половины его головы закопаны отдельно от двух половин его тела, останки эти вполне смертны; они гниют в земле, как и любые другие. Хотя стоит сказать, что покоятся эти смертные останки не в освященной земле. Вместо этого тело лежит вдали от города, на склоне холма, продуваемого всеми ветрами.

Голова лежит на берегу реки, чуть ниже по течению от «Городского герба», под плакучими ивами.

Иногда Электра Чарнвуд посещает то место на речном берегу, где закопана голова. Она глядит, как вода вскипает белой пеной у валунов, чувствует, как ветер треплет ее иссиня-черные волосы и обвивает ее тело, и думает, не пытается ли это сама природа обнять ее.

Потом она сидит на поваленном дереве и смотрит на лоскут земли, скрывающий голову Джека. Теперь она научилась свободно плакать. Иногда — не часто — она рассыпает здесь по берегу пригоршню белых лепестков. Потому что в некоторых частях света белые цветы — символ траура.

Электра все еще просыпается среди ночи, когда в окно струится лунный свет; тогда она, случается, чувствует чье-то присутствие — кто-то ходит по гостинице. Это что-то движется с огромной скоростью, плавно взлетает вверх по лестницам, чтобы пронестись по коридору к ее двери. Потом она чувствует, как оно вышагивает по коридору за ее дверью. Взад-вперед, взад-вперед, босые ступни вдавливаются в старый красный ковер.

Она делает вид, что это присутствие — Джек Блэк И как ангел — темный и чудовищный ангел — он надежно стережет ее сон, хранит ее от вреда.

То, что она воображает себе, возможно, всего лишь иллюзия, пустые фантазии. И все же она держится за образ этого темного и могучего ангела-хранителя и не расстанется с ним никогда.

И с этим образом у нее в голове, под звук вечно вышагивающих за ее дверью шагов, она удовлетворенно засыпает, чтобы видеть сны о порожденном самой ночью возлюбленном, который никогда не оставит ее.