Ясновидец помешал в котелке, поднял ложку к губам, попробовал:

– Хорошо. Получше, чем вчера. И вопрос, который нынче задает себе граф, звучит так: прибег ли Цетрон к помощи какого-то сильного мага? Поклонился ли одному из наших многочисленных богов и, что важнее, оказался ли он выслушан и поддержан жрецами этого бога? Не всем по нраву растущая сила Храма Реагвира. Но никто не способен узнать, какой аспект использовали на складе – и не было ли их несколько. А значит, возможно – несколько чародеев? Если Толстый так быстро управился с одним Праведным, то не осмелится ли ударить по двум или трем? Бендорет Терлех размышляет, словно генерал, ведущий кампанию. Пока не узнает истинную силу противника, до тех пор не разделит своих людей. Парни его сидят в Храме Реагвира и ждут. А он готовится к битве.

– Я пришел к тебе не за сплетнями. Знаю, что происходит в городе.

– Правда? Тебе известно, что Толстый заключил союз с несколькими колдунами из Д’Артвеены. Платит им золотом и обещанием покоя, ибо сны всякого тамошнего мага наполнены вонью их горелой плоти. Граф не скрывает, что охотно разжег бы здесь несколько костерков – пусть бы и затем, чтобы изгнать остальных нелегальных колдунов из города.

Альтсин пожал плечами:

– Не мое дело. Пусть бегут.

– Не так просто сбежать из города, в котором родился ты, твои родные и близкие.

– Явиндер. – Вор наконец почувствовал раздражение, поняв, что позволь он – и ясновидец станет болтать до ночи. – У меня собственные проблемы.

– Проблемы. – Старик фыркнул и покачал головой, аж седые волосы затанцевали у его лица. – У тебя нет проблем. Ты сам – проблема. И я не знаю, что с этим делать.

– Ты ничего не знаешь.

Деревянная ложка снова нырнула в котелок:

– Может. Может, и не знаю ничего. Ну, готово. Съешь немного? Нет? Ну, может, позже. Не двигайся.

В голосе и поведении ясновидца что-то изменилось.

– Кто ты такой, Альт? – обронил он. – Сидишь здесь спокойно и как ни в чем не бывало, а я не могу тебя проницать. Ты приплыл в город месяц назад, баркой. Попал в самый центр бардака с Григхасом, встал против Праведного, и… все. Нет тебя. Исчезаешь. Не оставляешь отпечатка на лице города, не мутишь Источников, не влияешь на аспекты. А это делает всякий, и любой листок, падающий в океан, порождает волну, а за тобой всегда тянулся характерный след. И внезапно – все закончилось. Я беседую с тобой столько времени лишь затем, чтобы ты сидел на месте, а я – мог… распробовать. Но когда поворачиваюсь к тебе спиною, кажется мне, что никого здесь нет. Что я – один. Там, где ты сидишь, нет даже дыры в пространстве. Ничего. Может, я сошел с ума и разговариваю… нет, духи тоже оставляют явственные следы. Может, я беседую с призраком собственного разума, а?

– Этот призрак разума может сейчас встать и пнуть тебя под зад, если поможет.

– Не советую. – Странно, но Явиндер впервые выглядел смертельно серьезным. – Расскажешь мне, что происходит?

Альтсин взглянул в закрытые бельмами глаза. Впервые в жизни он почувствовал себя неуютно рядом с ясновидцем. Халупа внезапно сделалась тесной, словно вокруг нее сомкнулся кулак невидимого великана, готовясь раздавить хижину в щепки.

Здравый рассудок попискивал нечто об опасности и смерти, но вор на него цыкнул. Ведь именно затем он сюда и пришел. И начал говорить.

О сражении в саду графа, ставшем результатом его глупости, об убийственной ярости, которая горела в его венах, когда барон должен был нанести последний удар. О кошмарах, наполненных видениями жестокости, в которых демон навязывал людям Волю, толкал их в объятия беспрестанной, незаканчивающейся войны, а тех, кто сопротивлялся, – сокрушал и резал. О бегстве от тех видений, о путешествии с места на место. О возвращении в город в поисках помощи как раз тогда, когда разгорелась война между Григхасом и Цетроном. И о картинах, которые появлялись средь белого дня, между двумя ударами сердца.

И о том, что сломанные ребра срослись у него за пару дней и что он схватил клинок голой рукою и вырвал его у Праведного, словно сражался с малым ребенком. И о чувстве, которое навестило его перед самым смертельным ударом, нанесенным Праведному, о холодной, избавленной от эмоций жестокости, охватившей его на миг – словно бы он сделался кем-то иным.

– Ты сопротивлялся?

При одном воспоминании Альтсин почувствовал в голове грохот сталкивающихся кораблей.

– Да. Тот юнец… нет, дело было не в нем, просто так нельзя поступать. Убийство – это убийство… проклятие, я не могу объяснить яснее… Закон улицы: если ты это заслужил, то тебя могут ободрать до живого мяса. Но мучить кого-то только затем, чтобы передать сообщение?

– И тебе удалось?

– Я убил его ударом в сердце. Явиндер…

– А потом? Боль? Словно тебя бросили в огонь?

– Нет. Только будто мне дали в лоб кистенем. Шла кровь из глаз, ушей, носа. Я потерял сознание.

– И с того времени – тишина? Никаких кошмаров?

Вор слегка улыбнулся:

– Верно. Никаких. Но я не помню снов, а порой… теряю сознание днем.

– Все чаще?

Альтсин задумался, и какая-то пугливая часть его сознания заскулила: «Солги, солги, солги».

– Да. Все чаще. Явиндер, что со мной такое?

Старик склонил голову набок, в лишенных радужек и зениц глазах не удалось бы ничего прочесть.

– Не знаю, – ответил он. – Не знаю, парень.

– И только-то? Я отсиживаю здесь задницу и рассказываю о своих кошмарах, а ты говоришь: «Не знаю»?

Ясновидец улыбнулся одними губами, а Альтсин только теперь заметил, насколько тот напряжен.

– Видишь ли, парень, этого мало. Может быть множество причин, которые приводят к твоему состоянию. От самой простой, насчет безумия и поступков под воздействием больного разума, и до самого сумрачного, чего-то, что угнездилось у тебя внутри головы. В мире полно существ, питающихся человеческими душами, и демоны не самые страшные из них. Ответ на то, что происходит, скрывается где-то за завесой беспамятства, прячущей твои сны.

– Завеса беспамятства, прячущая сны? Явендер, ты пьян? Сам послушай. Ты говоришь, словно дешевый поэт. Что теперь? Эпос двенадцатистопником? Не можешь сказать по-человечески, что – понятия не имеешь? Что это – больше тебя? Что слава лучшего ясновидца в городе – просто обман, хрень, которую ты впариваешь наивным чувакам, чтобы те платили золотом за всякую там ересь?

Старик ощерился:

– Пытаешься взять меня на слабо́? Уличный воришка, воображающий себя кем-то важным. Но если уж мы о снах… Есть место, в котором, может, мне и удастся показать тебе то, чего ты не помнишь. Вот только хочешь ли ты это увидеть на самом деле?

– Далеко отсюда?

– Несколько миль вверх по реке. Старые руины. Придется идти на веслах.