Из колонок лилась музыка для релакса, и женский голос то и дело наставлял:

– Соблюдайте тишину. Не повышайте голоса. Не курите. Не лузгайте семечки. Отключите мобильную связь. Прекратите жевать. Не бросайте на пол жевательную резинку. Не прилепляйте её к поручням кресел и сиденьям. Не разваливайтесь. Не закидывайте ногу на ногу. Сосредоточьтесь на вашем вопросе. Верная формулировка – залог адекватного ответа…

Первая посетительница всё не выходила. Остальные мало-помалу стали переговариваться полушёпотом. До Печкина, сидевшего на отшибе, доносились обрывки фраз:

– …может прервать беременность по фотографии биологического отца ребёнка…

– …заговорила его от положительного результата пробы на допинг…

– …предсказала отставку мэра Москвы, когда он был ещё простым прорабом…

– …дала ему оберег от угорания с любовницей в гараже и от триппера заодно…

– …и его мочой, говорит, побрызгай вокруг особняка – тогда туда даже с ордером никто не сунется…

– …и если через эти очки на людей глядеть, то головы у всей семёрки покажутся собачьи…

– …нет, говорит Домнушка, знак твой теперь не Козерог, а Вилы. И точно – застрелили его через три месяца…

– …ясен пень – бабка в теме…

– …нужно в полнолуние, в самую полночь, взять из дубового ящика много денег и принести председателю суда в узелке из некрашеного индийского льна…

– …только пули, сказала, возьми не простые, а со смещённым центром тяжести – тогда крепко присохнет к тебе суженый…

– …белому петуху на Ивана Купалу отруби голову на еловом пне – и в три дня разорится твой Фицуотер…

Широк, видно, был диапазон у русской Ванги!

Наконец вышла первая посетительница, прижимая к носу мокрый платок. На все негромкие вопросы она только отмахивалась. Кто-то сказал ей вслед:

– Если на каждые «поющие трусы» столько времени тратить, то нам тут неделю сидеть!

– В следующий раз вас выведут, гражданка, – сказали колонки. – Настоятельно рекомендую всем воздерживаться от комментариев. В туалет выходить только по одному в сопровождении служителя…

– Строго у неё тут, – сказал Печкин и замахал рукой служителю – наверняка тот был здешний санитар.

Майор кивком одобрил его затею. В конце концов, они не к бабке пришли.

Туалет, как и всё прочее, был шикарный – сияющая его чистота как-то не вязалась с низменным предназначением…

– Покурим? – сказал Печкин санитару. – Настоящий «Кент», не Молдавия…

– Тут датчики кругом, – сказал санитар, и Печкин потащил пачку обратно в карман.

– Только мы их, конечно, отключили, – успокоил санитар и взял сигарету.

Они уселись в массажные кресла чёрной кожи. Под спиной журналиста задвигались валики. Почему в туалете такая роскошь, а важных людей держат в чёрном теле?

– Давно служишь? – сказал Печкин.

– Как с армии пришёл, – сказал служитель.

Судя по лицу, из армии он пришёл еще тогда, когда она была действительно армией.

– Слышал я, – сказал Печкин, – что была у вас лет семь назад какая-то заварушка. Зарезали кого-то… Это правда?

– Брехня, – сказал санитар. – Никого у нас не резали. Главврач пропал – это да, это было. Пациенты сбегали – было. А резать никого не резали… Угрожали, правда, нервы портили…

– Вот и славно, – сказал Печкин. – Собственно, меня пока библиотека интересует…

– Библиотека сегодня не работает, – сказал санитар. – Потому что работает Домнушка. Не до чтения.

– Много работы? – сочувственно сказал Печкин.

– Сегодня – да, – сказал санитар. – Такие заполошные в очереди попадаются – куда нашим буйным. Одного депутата даже зафиксировать пришлось… Ну ты понял кого.

– Однозначно, – согласился Печкин.

Он хотел спросить про библиотекаршу, но голос незримой надзирательницы достал их и в этом укромном месте:

– Спецперсоналу собраться в холле!

– Ещё один психопат, мать его дивизию! – сказал санитар и спешно заплевал окурок. – Не-ет, с нашим контингентом спокойнее…

И устремился к выходу.

Печкин тоже встал и пошёл – всё-таки он журналист, должен быть в гуще событий…

В холле орали, причём все.

Два санитара пытались удержать невысокого мужичка в дорогом сером костюме и в очках в золотой оправе на одутловатом лице. Двое других амбалов пытались помешать служителям санатория.

Печкин узнал дебошира и саркастически улыбнулся.

– Аферистка! – кричал мужичок. – Старая дура! Провокаторша! Небось с немцами сотрудничала! Я всю вашу лавочку выведу на чистую воду! Арестовать её! Истремистка! Это моральный теракт против нашего директората!

Тут встал Майор и молча ткнул крикуну в лицо свое липовое удостоверение – до сих пор помогало.

– Напишите заявление, – сказал он. – При мне. Будут приняты соответствующие. Разберёмся. Без паники. Ваши документы.

Дебошир посмотрел на дерзкого и заорал ещё громче:

– Этого тоже арестовать! Погонами ответишь за пособничество! Деньги назад! Это не предсказание, а разжигание!

Амбалы-телохранители вельможного крикуна достали пистолеты, но Майор стремительно и ловко подскочил сзади и ударил их лбами друг о друга. Для этого ему даже пришлось подпрыгнуть.

Оставшись без охраны, мужичок сник и заткнулся. Кто-то достал фотоаппарат, и холл озарила вспышка. Скандалист закрыл лицо руками.

Остальное довершили санитары, выбросившие всех троих из приёмной.

– Не бейте его, мы и так живём в аду. Но ему запрещено впредь появляться здесь, – запоздало провозгласили колонки.

Печкин вздрогнул.

Оставшиеся посетители вздохнули и почувствовали даже некую солидарность: уж мы-то не станем себя так безобразно вести, уж мы-то с великим уважением отнесёмся к словам русской Ванги, без базара…

И действительно – очередь пошла быстрее, и хотя не все выходили из кабинета с весёлыми лицами, но вели себя вполне прилично.

– Пойдём, – сказал Печкин, когда подошла их очередь. – Неужели тебе не интересно?

– Нет, – сказал Майор. – Но пойдём.

– Вы что – все трое? – сказал знакомый санитар.

– Мы, брат, конвой, – сказал Печкин. – Хорошо бы Домнушка помогла нам этого злодея раскусить…

Он кивнул на Пашу и с ужасом увидел, что бомжик беспечно играется с жемчужным колье. На минуту нельзя было оставить Пашу Черентая!

– Домнушка раскусит, – сказал санитар. – Не таких разоблачала. Значит, вы не для себя, а для дела… Уважаю!

Он отодвинул рукой бархатную портьеру и пропустил троицу в помещение, где принимала Домнушка.