Джени не заставил долго себя упрашивать.

— Мне нужен адвокат, — громко сказал он.

— Когда в кино какой-нибудь полицейский уходит на пенсию, — сказала Шивон, — он обязательно покидает участок с огромной коробкой в руках.

— Согласен. — Ребус вздохнул.

Он только что закончил вытряхивать ящики своего стола, но не нашел практически никаких личных вещей. Даже собственной кружки у него, оказывается, не было: чай или кофе Ребус пил из посуды, которая в данный момент оказывалась свободной. В конце концов он сунул в карман две дешевые шариковые ручки и упаковку просроченных пастилок от простуды.

— В последний раз ты болел в прошлом декабре, — напомнила Шивон.

— И все равно каждый день приходил на работу.

— Зато вы и чихали как неизвестно кто! — сказала Филлида Хейс, уперев руки в бока.

— И в конце концов заразили меня, — закончил Колин Тиббет.

— Чудесное было время!..

Ребус мечтательно вздохнул.

Макрея сегодня не было, но он оставил Ребусу записку с просьбой положить служебное удостоверение на стол в его кабинете. Дерек Старр тоже отсутствовал — он уехал около шести и сейчас, скорее всего, сидел в клубе или в винном баре, отмечая сегодняшний успех и пытаясь закадрить официантку при помощи избитых острот. Ребус огляделся по сторонам.

— Вы что, действительно не купили мне никакого прощального подарка? — спросил он.

— А ты хоть знаешь, сколько стоят настоящие золотые часы? — парировала Шивон и ухмыльнулась. — Зато мы арендовали на сегодняшний вечер зал в «Оксфорд-баре» и к тому же добавили к счету целую сотню. Таким образом, то, что мы не выпьем сегодня, останется тебе на потом.

Ребус немного подумал.

— И после всех лет, что мы проработали вместе, вы хотите только одного — чтобы я как можно скорее спился и умер?

— А на девять часов мы зарезервировали стол в кафе «Сент-Оноре», — сказала Шивон. — Кстати, оно находится от «Оксфорда» как раз на таком расстоянии, которое человек способен преодолеть после хорошей попойки с друзьями.

— И наоборот, «Оксфорд» находится от «Сент-Оноре» на точно таком же расстоянии, — добавила Хейс.

— Мы будем только вчетвером? — осведомился Ребус. — Разве никто больше не придет?

— Ну, кое-кто, может, и заглянет на огонек. Макрей обещал зайти, Томми Бэнкс и Рэй Дафф тоже… Профессор Гейтс и доктор Керт приедут обязательно. И еще Тодд со своей девушкой…

— Но я почти не знаю Тодда! — возразил Ребус жалобно. — А его девушку тем более. Я видел ее только мельком.

Шивон сложила руки на груди.

— Вообще-то мне пришлось уговаривать Тодда прийти, так что не надейся, что я вдруг отменю приглашение.

— Ты хочешь сказать, что вечеринка в мою честь пройдет по твоим правилам?

— Шэг Дэвидсон тоже собирался почтить ветерана, — напомнила Хейс.

Ребус застонал.

— Он что, все еще подозревает меня в нападении на Кафферти?

— Мне кажется, нет, — успокоила Шивон.

— А как насчет Калума Стоуна? Его я тоже увижу на своей вечеринке?

— Не думаю, чтобы ему захотелось прийти.

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

— Ну что, идем? Все готовы? — вмешалась Филлида, и все трое посмотрели на Ребуса.

Он кивнул. На самом деле ему хотелось задержаться здесь еще хотя бы на пять минут, чтобы побыть одному и как следует попрощаться с комнатой, со своим обшарпанным рабочим столом, но он подумал, что это, наверное, не имеет большого значения. Гейфилд-сквер был для него просто еще одним полицейским участком, где ему приходилось работать. Покойный Конор Лири — священник, с которым Ребус когда-то был почти дружен, — любил повторять, что полицейские и священнослужители очень похожи: весь мир для них — исповедальня. Правда, Стюарт Джени еще не признался в своих грехах, но ночь в камере оставляла ему много возможностей для размышлений. Ребус не сомневался, что уже завтра, в крайнем случае — в понедельник он (или его адвокат) изложит Шивон Кларк свою версию событий. Ему, впрочем, казалось, что Шивон вряд ли захочет выступить в роли священнослужителя-исповедника.

Ребус посмотрел на напарницу — теперь уже почти бывшую. Шивон как раз просовывала руки в рукава куртки и проверяла содержимое сумочки, чтобы удостовериться, что она не забыла ничего важного. На мгновение их глаза встретились, и они улыбнулись друг другу.

Потом Ребус зашел в кабинет Макрея и положил свое служебное удостоверение на угол стола. За свою жизнь ему довелось служить в нескольких полицейских участках — на Грейт-Ланди-роуд, в Сент-Леонарде, Крейгмиллере, Гейфилд-сквер, и теперь Ребусу вспомнились коллеги — мужчины и женщины, — с которыми он когда-то работал и которые в большинстве своем давно вышли на пенсию или умерли. Вспомнил он и раскрытые и нераскрытые дела, проведенные в суде дни, горы официальных бумажек, споры по процедурным вопросам, неизбежную путаницу, залитые слезами показания жертв и их родственников, упорное молчание и насмешки подозреваемых… Семь смертных грехов плюс человеческая глупость — сколько раз он сталкивался с ними! Теперь этому пришел конец. Уже в понедельник для него не прозвонит будильник, и если он захочет, то сможет потратить на завтрак все утро. Костюм и галстук отправятся в гардероб — отныне он будет надевать их только на похороны. Ребусу не раз приходилось слышать душераздирающие истории о том, как люди, уйдя на пенсию, через считаные недели оказывались в деревянном ящике. Потеря работы для них была равнозначна потере смысла жизни, крушению всего того мира, к которому они привыкли и без которого не могли существовать. Сам Ребус часто спрашивал себя, что можно придумать, чтобы избежать подобной участи, и ему приходил в голову только один ответ. Единственным выходом, который он видел, было уехать из города насовсем. Продав квартиру, он смог бы купить довольно большой дом практически в любом месте — на побережье Файфа, на одном из западных островов, известных многочисленными винокуренными заводами, или на юге, в бывшем краю контрабандистов. Проблема заключалась в том, что Ребус просто не представлял себя вне Эдинбурга. Этот город с его не до конца раскрытыми тайнами въелся в его плоть и кровь, он был необходим ему как воздух. Ребус жил здесь столько же, сколько служил в полиции, и эти две вещи — город и работа — накрепко переплелись в его сознании и душе. Каждое новое преступление добавляло крупицу к его знанию Эдинбурга, без которого он, в свою очередь, не мог надеяться раскрыть даже самое простенькое дело: слишком уж часто черты кровопролитного прошлого проступали в кровавом настоящем. Сторонники ковенантов и торговцы, банкиры и бордели, добродетельные граждане и злобные убийцы…

Верхний мир и нижний мир — противоположные и неразделимые.

— Дорого бы я дала, чтобы узнать, о чем ты думаешь, — сказала Шивон, появляясь в дверях кабинета.