И вот этот дикарь увидел эту самую физиономию, подходящую к нему с угрюмым видом. Вы к нему как обратились? Наверное, не подарили его одною из тех очаровательных улыбок, которая могла бы остановить буйвола на всем скаку. Так ведь? Вы устали, у вас был озноб, хотелось пить, и вы повелительно промолвили: «Дай мне воды напиться!» – а выражение вашего лица добавило: «Да проворнее поворачивайся, не то…» С какой стати ему, свободному человеку, стоящему у своего собственного дома, для вас беспокоиться?

До той минуты он вас сроду не видывал, а наружность ваша показалась ему, может быть, не располагающей к ближайшему знакомству. И неужели вы способны с одного этого случая примкнуть к партии тех путешественников, которые никогда ничего хорошего не видят ни в Африке, ни в африканцах? К вашему большому конфузу, несчастный, я вам расскажу, что случилось, не далее как вчера, с вашим закадычным другом. А тот туземец, о котором будет идти речь, по всей вероятности, родной брат или вообще родственник того, на которого вы изволите так страшно гневаться.

Так вот, на походе с одним из наших офицеров сделался приступ сильной лихорадки, голова у него закружилась, и он упал у дороги в траву. Командир арьергарда не заметил этого и прошел мимо, не подозревая, что так близко от него лежит больной, почти в обмороке, товарищ. По счастью, той же дорогой шел туземец, воин, вооруженный копьем, луком и стрелами. Он тотчас заметил, что в траве что-то есть; подошел и увидел нашего офицера, беспомощно лежащего на земле. Будь он бесчувственным скотом, он бы приколол его своим острым копьем, и у нас было бы одним товарищем меньше. Но нет, этот человек не так поступил. Заметьте, он не слыхивал притчи о благодетельном самаритянине, но пошел к себе домой и через полчаса вернулся с бутылью из выдолбленной тыквы, наполненной свежим молоком, и напоил им страждущего; вскоре наш друг, подкрепленный и оправившийся, мог встать, пришел в лагерь и рассказал мне эту трогательную историю.

А ведь туземец-то не член Красного креста; он понятия не имеет о тех правилах добродетели и милосердия, которыми вот уже шестнадцать веков как прожужжали уши англичанам. Не похож он и на того английского миссионера, о котором, помните, рассказывали, что он не дал воды напиться голландскому капитану. Ну как же не сказать после этого, что этот народ – хороший народ, способный к гуманному развитию. Вы, может быть, сомневаетесь в подлинности моего рассказа? Так ступайте и сами спросите у своего друга. И, кроме того, подумайте, какое нам оказывают гостеприимство. Шутка ли, прокормить даром тысячу человек, доставлять вдоволь бананов, бобов, проса, бататов да еще табаку в придачу, и все пути нам открыты – скатертью дорога!

Нигде ни застав, ни пошлин. Да знаете ли, может быть, перед тем как вы к нему подошли, этот человек уже был чем-нибудь раздосадован. Могло случиться, что наши люди, проходя мимо, издевались над ним или перешарили у него весь дом, или угрожали его семье. А вы попробуйте еще раз. Подите в какую-нибудь из ближайших деревень и попросите вежливо, с улыбкой, чего угодно: молока, масла, табаку – все равно, и я ручаюсь, что отказа не будет.

И то сказать: давно ли Антари завоевал эту страну? А вы слышали, что он отнял у здешних вождей сорок женщин и раздарил их наилучшим из своих воинов, а самих вождей потом казнил. После этого не удивительно, что когда король наложил на них такую тяжкую контрибуцию, заставив кормить даром всю нашу ватагу, они недовольны. Притом вы сами видели, как грубо и надменно обращаются с ними королевские посланцы, а это, конечно, не способствует тому, чтобы на нас смотрели особенно ласково.

14 июля экспедиция продолжала путь по зеленым, горным долинам цепи Руампара, упирающейся, если не ошибаюсь, своим западным концом в ту гряду холмов, которая огибает бассейн Альберта-Эдуарда, и образующей водораздел между бассейнами рек Руизи и Александра-Нила. Перевалив через несколько горных вершин, овеваемых свежим ветром, мы спустились в котловину Рузуссу, из которой вытекает река Намианжа. Тут мы на три дня остановились отдохнуть после стольких странствований по горам.

От 20 июля нахожу в своем дневнике следующую заметку:

«Сегодня утром прошла лихорадка, столько времени мучившая меня. Я немного поторопился, сказав, что мы оправляемся от болезни, причиненной нам колодезной водой в Усонгоре. Едва выздоравливает один из нас, как другой заболевает. Паша и я уже три раза испытали возобновление лихорадочных пароксизмов, и оба в одно время. Стэрс только вчера избавился от лихорадки. У Бонни уже два дня температура нормальная. Казати заболел 17-го, пролежал весь день 18-го, а 19-го опять встал. Так и живем со дня на день: то лихорадка возвращается, то дня на два отпустит. Камис-Уади-Нассиб умер от паралича; еще один нубиец пропал без вести.

Четверо египтян, у которых страшно разболелись нарывы, просили позволения остаться в Анкори. Рассудив, что и без того у нас много больных, и белых и египтян, да еще довольно старух и ребят, я согласился с их просьбой, и они со всеми чадами и домочадцами остаются здесь.

Так как я здесь с часу на час ожидаю прибытия наследного принца, чтобы с ним побрататься кровью, то надеюсь, что после этой церемонии мне удастся устроить их довольно сносно.

Удивительный климат в Анкори: сильные холодные ветры, дующие с востока, юго-востока и северо-востока, вредно отзываются на дыхательных путях. То и дело слышишь о грудных болезнях, о кашле, катарах и головных болях. Беспрестанные крайности температуры, быстро переходящей с максимума на минимум, располагают к лихорадкам. Однако я очень хорошо помню, что, когда в январе 1876 г. шел через северный Анкори, и я и спутники мои были совершенно здоровы, и в тогдашнем моем дневнике вовсе не было тех отметок о заболеваниях, которые теперь ежедневно приходится заносить. Решительно не знаю, чему приписать это обстоятельство: или тому, что настоящее время года неблагоприятно, или злокачественной воде усонгорских колодцев, или, наконец, тому, что наши повара берут воду из реки Руизи, которая совсем черна от накопляемых по берегам гниющих навозных куч. Здесь теперь зима, в январе же бывает весна.

Отдаленность опасности часто делает ее для глаз настолько незначительной, что о ней и слушать не хотят. Правда, что рассказы часто бывают преувеличены без всякой меры невоздержанными языками, между тем как туманная даль, скрадывающая непривлекательность обвалов, непроходимость гор, глубину пропастей, нередко закругляет их резкие очертания и придает им обманчивую мягкость и прелесть контуров. Наша экспедиция много раз испытала это на себе, и я боюсь, что египтяне, отставшие от нас по доброй воле, встретят на своем пути еще худшие опасности, чем все те, о которых мы их столько раз тщетно предупреждали».

21 июля мы пошли горной долиной, идущей параллельно течению реки Намианжа. По сторонам тропинки росли гигантские репейники, попадались подсолнечники и кусты ежевики. Речка образуется из трех источников: одного маленького ручья пресной воды, вытекающего из впадины, обросшей папоротниками, небольшого озерца с солоноватой сернистой водой и другого, еще меньшего, с водой, обильно насыщенной щелочью. Через три часа ходу речка достигла полутора метров ширины, но вода в ней все такая же невкусная. По берегам банановые плантации чередуются с ложбинами, в которых пасутся стада.