Только бы Даро не вздумала спускаться из часовни сюда, а прошла в сад, хотя она этого не сделает именно потому, что, кроме Миранды, лекаря и нескольких старых служанок, о ее беременности не знал никто, благо модные в этом году широкие балахоны с обилием сборок скрывали все особенности фигуры. Герцогиня Мальвани трижды прокляла дурацкую мирийскую привычку молиться святой Циале в похожем на рубашку белом платье и с распущенными волосами, но тут уж ничего нельзя было поделать. Только бы обошлось, она завтра же увезет девочку на север, в Мальвани. Оттуда ближе до Эскоты, чем до Мунта, вряд ли непрошеные гости потащатся за двадцать с лишним диа по дурным дорогам. Да и скрыть рождение ребенка и найти ему подходящую кормилицу во владениях Анри легче...

Миранда старательно слушала Анжелику, ожидая, как избавления, появления слуги с сообщением, что в малой столовой подан обед. Анжелика покончила с достоинствами Пьера и перешла к недостаткам всех остальных. У нее хватило ума не трогать Сезара и герцога Эстре, но Гастону Койле и Артуру Бэрроту досталось по первое число. Затем пришла очередь королевы, ее братьев и сыновей.

– Дорогая Миранда, жаль, вы не берете пример с Ее Величества. Королева младше вас всего лишь на пару лет...

– Дорогая графиня, вы перепутали. На два года я младше ВАС, а Ее Величество младше меня на целых семь.

– Ну, какое это имеет значение, – рассыпалась тоненьким смехом дочь Жана, – главное...

Что именно является главным, гостья поведать не успела, так как украшенная узорами из накладного серебра дверка распахнулась, и на ее пороге в облаке черных кудрей застыла Дариоло. Она еще бы успела скользнуть назад, но, похоже, от неожиданности ноги девушки приросли к земле. Миранда невольно отметила, что беременность лишь подчеркивает неимоверную красоту мирийки, но от этого было не легче. Жена Анри лихорадочно придумывала слова, которыми срежет противную ведьму, если та посмеет сказать что-то оскорбительное, но та расплылась в медовой улыбке и, шелестя шелками, вскочила с покачнувшегося кресла.

– Деточка, как ты прекрасна! Умоляю, носи всегда белое и только белое. И обязательно с этим серебряным пояском! Как жаль, что распущенные волосы сейчас не в моде. А ты не скучаешь по городу, по развлечениям? Конечно, здесь прелестно, но...

– Сигнора, – Даро присела в реверансе, – я останусь здесь до возвращения моего брата.

– О, разумеется, столь юной и прелестной особе нельзя появляться без покровителя, но ваш брат не всегда будет с вами. Рафаэль скоро заведет свою семью, ему придется заботиться о жене, так что вам, милая, нужно подумать о другом защитнике.

– Простите, сигнора. – опустила глаза Даро, – я не готова сейчас говорить об этом. С вашего разрешения я хотела бы пойти надеть более приличествующее случаю платье.

– Твоя красота столь совершенна, что не нуждается в дополнительных украшениях. Мой сын, а он тонкий знаток, это подтвердит. Не правда ли, Пьер?

– О да, – произнес виконт высоким голосом, показавшимся Миранде отвратительным, – сигнора сочетает в себе грацию газели, прелесть розы и чистоту лебедя.

Миранда прекрасно знала эти цветистые слова, взятые из баллады времен Иволги, и все равно они ее поразили. Потому что противный Пьер произнес зазубренный комплимент отнюдь не в качестве издевки, да и Анжелика расстилалась перед Дариоло так, словно продолжала видеть в ней выгодную невестку. Неужели они не заметили? Тогда стоит рискнуть.

– В самом деле, Дариоло, наши гости тебя простят, пойди и переоденься.

– Да, сигнора, – улыбнулась Даро, и Миранде показалось, что она сходит с ума. Девушка птичкой взлетела вверх по лестнице, сверкнув узким серебряным пояском. Шестимесячная беременность словно бы растаяла.

2886 год от В.И.

1-й день месяца Дракона.

Оргонда. Ньер

С Жозефом они больше не встречались, о чем Филипп Тагэре нисколько не сожалел. Неопрятный старик с колючими умными глазами производил удручающее впечатление. Вернувшись со свидания на мосту, арцийский король сначала искупался, словно бы смывая с себя липкий взгляд ифранца, и только потом задумался о его предложениях. Они были весьма заманчивы и казались разумными. Согласиться мешали три вещи: ненависть и недоверие, которое питал к Пауку отец, отвращение, вызванное ифранцем у самого Филиппа, и предательство Саброна. Могли подумать, что, не получив Кер-Септима, Филипп сломался и пошел на уступки. Арцийский король с восторгом самолично бы придушил вероломного графа, но тот, к несчастью, был вне пределов досягаемости. Может, потребовать у Паука сдачи Кер-Септима? Но если тот откажется, о переговорах можно забыть, а Филипп в глубине души почти решился уйти. Деньги деньгами, но и от предсказаний нельзя отмахиваться. Или все же разбить армию Паука, а потом принять его предложения? Но для этого нужно перейти Ньер, не столько широкий, сколько глубокий и быстрый, с высоким северным берегом.

Король был опытным воином и понимал, что нападающий в такой ситуации теряет многие преимущества. Паук знал, что делал, приведя армию именно сюда. Он будет стоять на северном берегу, так же как и его второй маршал у Табита, ожидая нападения. Разум подсказывал соединиться с Мальвани, перейти обмелевший по случаю жаркого лета Табит, тем паче у Анри все готово для переправы, разбить западную армию Ифраны и двинуться наперерез восточной.

Победа Арции и Оргонды казалась очевидной, причем не только Филиппу, но и Жозефу. Потому он и хочет откупиться... Проклятый, если б все было наоборот. Если б это Мальвани застрял здесь, а он был на месте маршала... Тогда бы никто не сказал, что Анри Мальвани выигрывает сражения для сына Шарля. Выходит, взять золото и уйти? Отказаться от победы, стать посмешищем? Собрать совет? Но что нового он там услышит?

Реви и Аганн, без сомнения, получили от Эллы письма, они согласятся променять сталь на золото. Толстяк-епископ будет за мир, Рогге тоже, а Гартаж против. Жоффруа? Проклятый знает братца, Койла согласится с королем, что бы тот ни сказал. Сандера нет, но тот всегда был верен...

Когда вечером в королевской палатке собрались военачальники, Филипп испытал странное удовлетворение от того, как он предугадал, кто и что станет говорить.

Ифранский маршал Ультим Фобан, явно волнуясь, изложил суть предложений и, поклонившись, сел напротив короля.

Реви со значительным выражением на красивом лице заявил, что любой здравомыслящий человек предпочтет войне мир. С ним немедленно согласились Рогге и епископ. Первый ограничился одной тихой фразой, зато второй утонул в красноречии. Филипп, воспользовавшись случаем, со скучающим видом оглядел собравшихся. Жоффруа явно доволен и спокоен, с чего бы это? Любопытно... Гартаж с трудом сдерживается, сейчас бросится в бой. Он – командир авангарда, любимец армии, убедить его отступить невозможно. Гастону откровенно скучно, он предан и смел, когда дело доходит до боя, но привык во всем полагаться на решение короля. Аганн, ну тот точно за сделку. «Пудель», он и в Оргонде «пудель». И все равно они согласятся с решением короля, каким бы оно ни было. Согласятся, кто с охотой, кто с ворчанием.