– Отлично, – остался доволен Гавен, – Вижу, что в ФБР вас чему-то учат…

Надев свой противогаз, он жестом отдал команду пехотинцу. Тот прислонил свою винтовку к стене и прошел к штурвалу, еще державшемуся на двери, несмотря на взрыв.

Когда солдат взялся за него и потянул, дверь легко, без всякого скрипа отворилась. Ее открыли ровно настолько, чтобы другой солдат мог бросить в щель гранату со слезоточивым газом.

Через несколько секунд появилось облако желтоватого дыма. Фрэнк знал этот газ. Он нестерпимо действовал на глаза и горло. Если кто-то и был внутри убежища, то не выдержал бы такой атаки.

Подождали еще немного. Мгновения показались вечностью, но из двери никто не появился. Только гремела на предельной мощности сумасшедшая музыка, и клубились волны дыма – как насмешка.

Фрэнку все это не понравилось. Даже очень не понравилось. Он обернулся к Гавену, их взгляды встретились, и они поняли, что думают об одном и том же. Оба отлично понимали, что все это могло означать.

Первое: в убежище никого нет.

Второе: их человек, видя, что пропадает, вместо того, чтобы сдаться, покончил с собой.

Третье: у этого сукиного сына тоже нашелся противогаз… Но это уже из области фантастики. Он готов ко всему. Если они протиснуться в дверь – не избежать новых жертв. Он был вооружен, и все знали, на что он способен.

Гавен принял решение.

– Бросьте штурмовую гранату. Потом попробуем войти.

Фрэнк хорошо понимал лейтенанта. Тот чувствовал, что выглядит смешно в этой ситуации, когда группа захвата в полном боевом снаряжении готова взять приступом дверь в пустую комнату.

Но Гавен не хотел гибели ни одного из своих людей.

Фрэнк развеял все сомнения. Он вплотную приблизил свой противогаз к противогазу лейтенанта, чтобы тот мог расслышать его.

– После гранаты пойду я.

– Возражаю, – сухо ответил Гавен.

– Нет никакого смысла рисковать людьми напрасно.

Молчание и взгляд Гавена были весьма красноречивы.

– Я не могу принять такое предложение.

Ответ Фрэнка не допускал возражений.

– Это не предложение, лейтенант, а приказ. Я не собираюсь геройствовать. Но это мое личное дело. Операцией руковожу я, и вы здесь только для поддержки.

Потом он заговорил другим тоном, надеясь, что Гавен все же поймет его намерение.

– Если бы этот человек, кроме всех остальных, убил бы и одного из ваших лучших друзей, вы вели бы себя точно так же, как я.

Гавен согласно кивнул.

Фрэнк подошел к двери и, встав сбоку, достал «глок». Махнул рукой в знак того, что готов.

– Гранату, – сухо приказал Гавен.

Морпех, который только что бросал гранату со слезоточивым газом, выдернул чеку из другой гранаты и швырнул ее в дверной проем. Штурмовая граната была рассчитана не на поражение, она только оглушала людей.

После ослепительной вспышки раздался сильный грохот, куда громче, чем от взрыва пластита. На фоне этого грома, густого дыма и ярчайших вспышек оглушительная музыка, доносившаяся из укрытия, казалось, звучала вполне нормально. Солдат справа от Фрэнка бросился вперед и приоткрыл дверь так, что можно было войти. Изнутри вырвался слезоточивый газ, смешанный с дымом. И все же дверь была открыта еще не достаточно – не видно было, что там внутри. Фрэнк молнией метнулся за порог с пистолетом наготове.

Остальные замерли в ожидании.

Прошло минуты две. У каждого в душе уже прорастали семена вечности. Потом музыка оборвалась, и наступившая тишина показалась еще более оглушительной. Наконец дверь распахнулась, и на пороге появился Фрэнк: дым, подобно призраку, сопровождал его возвращение с того света.

В противогазе лица его не было видно. Руки висели плетьми, совершенно обессиленные. Однако пистолета он не выпускал. Не говоря ни слова, он пересек комнату как человек, который сражался и потерпел поражение во всех войнах на свете. Солдаты расступились, давая ему дорогу.

Фрэнк вышел в коридор. Гавен последовал за ним, и они вместе направились в гараж, где только что пережидали взрыв. Тут их встретили Морелли и Робер с красными от волнения лицами.

Яркий солнечный свет проникал в распахнутую дверь гаража, рисуя на полу светлый квадрат.

Гавен снял противогаз. Волосы у него слиплись, лицо было залито потом. Он отер лоб синим форменным рукавом.

Фрэнк постоял посреди гаража, на стыке света и тени, потом тоже снял противогаз, и все увидели лицо смертельно уставшего человека.

Морелли подошел к нему.

– Фрэнк, что там случилось? Ты похож на человека, который только что видел всех дьяволов ада.

Фрэнк ответил голосом старика – человека, который не хочет ничего больше в жизни видеть.

– Гораздо хуже, Клод, гораздо хуже. Дьяволы ада прежде, чем войти туда, перекрестились бы.

Фрэнк и Морелли наблюдали, как из дверей гаража выносят носилки, и проводили взглядом людей, помещавших их в машину «скорой помощи». На носилках, накрытое темной тканью, лежало тело, обнаруженное в убежище, – иссохший труп, на лицо которого был натянут скальп другого человека, специально для этого и убитого.

После того, как Фрэнк, потрясенный, вышел из убежища, остальные по очереди заходили в бункер и возвращались с выражением ужаса на лице. Зрелища мумифицированного трупа, простертого в стеклянном гробу с окоченевшей маской последней жертвы Никто, не могли выдержать и самые крепкие нервы. Это зрелище будет стоять у них перед глазами и днем, и ночью еще бог знает как долго.

И сейчас Фрэнк с трудом верил, что видел то, что увидел. И не мог избавиться от болезненного чувства, от желания мыться и мыться, продезинфицировать и тело, и мозг, спастись от витавшего тут концентрированного зла. Он ощущал недомогание оттого, что всего лишь подышал этим воздухом, словно зараженным вирусом безумия.

На один только вопрос Фрэнк никак не мог найти ответа.

Зачем?

Вопрос звучал и звучал в его голове, словно скрывая секрет вечного движения.

Переступив порог убежища, он внимательно осмотрел его, продвигаясь сквозь дым с пистолетом наготове. Сердце билось так сильно, что заглушало даже гремевшую на пределе музыку. Он вырубил ее, едва ли не задыхаясь в противогазе. Кроме недвижного тела в прозрачном гробу, в комнате не было никого.

Фрэнк стоял и долгую минуту смотрел, словно загипнотизированный, на труп, на его жалкую наготу, не в силах оторвать взгляд от этого зрелища смерти, возвышенного больной фантазией – чудовищной и гениальной. Он вглядывался в лицо, покрытое своего рода посмертной маской, которую время постепенно уподобляло телу. На шее трупа запекшиеся капли крови выступили из-под завернувшихся краев скальпа, говоря о том, что лицо это все-таки чужое…