Майор Никуленко, ведя машину, выключил радио.

— Блин, довели страну! — И повернулся к молчаливо рыдающей Наде. — Ну, хватит реветь! Хватит! Пацана не урони!

Надя сидела, окаменело держа в коленях Ваню, слезы катились по ее лицу и капали на ребенка, который молча смотрел на нее своими голубыми и огромными, как на иконе, глазами.

— Что ж я делать-то буду? — в отчаянии произнесла Надя. — Что я с ним буду делать?

— «Что делать, что делать»! — сказал майор. — У них родители есть, у погибших?

— Не знаю.

— Как не знаешь? Ты им кем приходишься?

— Никем… Мы с тетей Зоей в поезде познакомились.

— Ну, у них же есть родители. Приедут и заберут пацана.

— Откуда?

— Я не знаю откуда. Ты знаешь?

— Не-а… Не знаю, они с каких-то приисков ехали… Дядя Коля самолетом в Москву, квартиру купил. А Зоя позже, с Ванечкой, она летать боялась. — И Надя снова расплакалась. — Ванечка, что мне делать с тобой?

— Ну все! Все! Отдашь в детдом.

Надя испугалась:

— Как это — в детдом?

— Ну как, как! Ты ему никто. Если у него никого нет, заберут в детдом. Не помрет, вырастет. Какой, ты сказала, адрес?

— Маршала Жукова, сто сорок. Вот сюда, во двор…

Стандартная двухкомнатная квартира на четвертом этаже стандартного панельного дома на проспекте Маршала Жукова. Старые обои, недорогая мебель, в спальне — кровать и люлька, в гостиной — помимо рижского шкафа и стола — детский манеж и раскладушка. На тумбочке небольшой телевизор «Самсунг» и «Акаи».

Пройдя по квартире и выглянув в окно, майор сказал:

— Ну чё? Нормальная квартира. — И кивнул на раскладушку: — Ты здесь спала, что ли? — И остановился у настенной фотографии Николая и Зои. — Могли бы и жить… Ты уверена, что запомнила номер «мерседеса»?

— Вы уже третий раз спрашиваете. — Надя, положив ребенка на кровать, открыла на нем памперс. — Ой! Что ж ты молчал, горе мое? Где у нас памперсы?

— Значит, уверена? — спросил майор.

Надя достала из-под кровати пакет с последними памперсами.

— «МОГ 679 Л», я же сказала.

— Беда мне с тобой… — вздохнул майор.

— А мой чемодан вы найдете?

Глядя, как она меняет памперс ребенку, он развел руками:

— Как его найдешь? Ладно, я пошел. У тебя хоть деньги-то есть?

— Двенадцать рублей. А что?

— Да? А ты пошукай тут. Где-нибудь могут лежать. С приисков.

— Откуда? Они ж мебель купили.

— Тоже верно… — Поколебавшись, майор полез в карман своего кителя, достал сложенную вшестеро десятирублевку. — Держи. Заначка была, на пиво.

— Ну что вы?!

— Держи, я сказал! И окна закрой — ночью, передавали, гроза будет, — сказал майор и повернулся к ребенку: — Ну, бывай, Иван! В детдоме вырастешь бандитом — встретимся!

Читая на пакете детского питания «Хипп» инструкцию, Надя неумело разводила кашу молоком, когда за окном началась та знаменитая гроза, которая летом 1998 года срывала в Москве крыши с домов, выбивала окна и повалила почти все деревья на улицах…

А в квартире у Ванечки, дернутая порывом ветра, хлопнула и чуть не разбилась оконная створка, отчего Ванечка испуганно задрожал губками, готовясь заплакать.

Надя, выглянув в окно, ухватила распахнувшуюся створку, притянула ее, закрыла на щеколду.

— Боже, что делается!

Подхватив Ваню, посадила его у кухонного стола на стул и стала кормить кашей.

— Не бойся, это просто гроза. Кушай… Вот так!

Но Ваня, подержав кашу во рту, брезгливо вытолкнул ее обратно.

— Почему, Ваня? — чуть не расплакалась Надя. — Я сделала по инструкции. Ну, скушай, пожалуйста!

Однако Ваня, сжав губы, отворачивался.

— Ну, Ваня! Я тебя очень прошу!..

Тут грянул гром, Ваня испуганно посмотрел на Надю.

— Видишь? — сказала она. — Боженька сердится. Боженька говорит: надо кушать!

Ваня послушно открыл ротик.

Надя, открывая свой рот вместе с Ваней, стала кормить его, подбирая ложкой то, что стекало с его губ на подбородок:

— Ам!.. Молодец!.. А гроза — это не страшно. Подумаешь, гроза! У нас в Сибири знаешь, какие грозы! Не то что…

Оглушающий удар грома и шквального ветра прервал эту идиллию. Зазвенели разбитые на соседних балконах банки и пустые бутылки. За окном стали проноситься куски кровельного железа и черепица, сорванные с крыш.

— Ё-моё!.. — испугалась Надя. — Господи!..

Еще удар грома, стул пол Ванечкой закачался, Ванечка испуганно заревел.

Надя схватила его на руки:

— Нет-нет, мой родной! Не бойся! Не бойся! Все хорошо!

Но гроза только начиналась. Гремел гром, слышался грохот, ураганный ветер рвал на улицах провода, рушил рекламные щиты. В доме погас свет.

Надя в ужасе заметалась по темной квартире, прижав к себе плачущего ребенка. Затем нырнула с ним в кровать, накрылась с головой одеялом.

— Все, дорогой, все! Ну не плачь! Ну пожалуйста! Я сама боюсь…

Но ураган все усиливался, он уже с корнем вырывал на улице деревья.

Одно из них вломилось в гостиной в окно, выбив все стекла, и ветер стал носиться по квартире, раскачивая люстру и опрокидывая стулья.

Ванечка истошно орал, Надя, прижав его к себе, молилась:

— Господи! Боженька, нас-то не убивай! Ну пожалуйста!

Ветер чуть стих, но Ванечка продолжал орать и буквально заходился в крике. Надя металась:

— Ой, соску бы! Соску! Нету соски! Где у Зойки соски-то?

Рыскнула по тумбочкам, по кухонным шкафчикам — нет соски!

А Ваня, оставшись один в кровати, орал еще громче.

Надя прибежала, взяла его на руки, пыталась укачать — бесполезно! От нового удара грома Ваня зашелся в крике, аж посинел.

В отчаянии Надя снова бросилась с ним на кровать, расстегнула блузку и дала ему грудь.

— Все, все! На, Ваня, на!

Ванечка схватил ее грудь и тут же замолк.

— Ой, как больно! Ой! — застонала Надя. — Ну не кусайся зубами-то! Мама!..

Ваня чмокал губами и смотрел ей прямо в глаза. И она смотрела ему в глаза, и какой-то внеречевой, но емкий контакт вдруг возник между ними.

Гроза продолжалась, все гремело и тряслось за разбитым окном, но Ванечка закрыл глаза и блаженно заснул. А Надя молитвенно подняла глаза к потолку: