На третью ночь мне не спалось. Я ворочался и думал о том, что в больнице, вероятно, мне кололи какие-нибудь препараты, без которых я разучился спать. Тело стало словно песочным, этот песок жарило на сильном огне, он мелко-мелко трескался и вызывал озноб. У меня был такое раньше.

Я спустился на кухню и померил температуру. Температура оказалась издевательски нормальной. Градусник посчитал меня симулянтом.

Я поставил чайник и сел на табурет слушать его нарастающее гудение. Пришёл Вантуз и долго подозрительно следил за мной из дверного проема. За Вантузом возникла заспанная Оля, прошлёпала в тапочках на середину кухни, деловито потрогала мне лоб, прощупала пульс и сказала:

— Ты бледный. Как себя чувствуешь?

— Не очень.

Зевая, Оля порылась в аптечке и положила передо мной белую пилюлю. Я сунул её в рот и проглотил, но пилюля прилипла к горлу и стала большой, точно перепелиное яйцо. Я выпил два стакана воды, но ощущение инородного тела в глотке так и осталось. Я закашлялся.

Пилюля не помогла. Я по-прежнему ощущал тремор.

— Зачем ты ездил туда? — спросила Оля, сев напротив.

— Знаешь, есть такая версия… — сказал я, глядя на неё. — Есть версия, что я когда-то давно… может быть… убил человека.

Она вскинула голову. Глаза её сверкнули недоверием. Она не понимала, сказал ли это её муж или проснулся его бред.

— Ты убил человека? — переспросила она, ещё не зная, говорить со мной как со взрослым или соглашаться и пичкать таблетками.

— Я вот всё думаю: если ребенок, допустим, случайно убьёт другого ребёнка… не специально… по неосторожности… ну, толкнет там неудачно… Но ведь такое, наверное, бывает… Разве не может? Что тогда?

Оля схватила меня за руку:

— Да с чего ты взял?

— Я вспомнил. А по правде сказать, и не забывал. Я всю жизнь чувствовал вину. И родители знали, что я её чувствую. Это было очень давно. Я уже не помню деталей. А сейчас и спросить не у кого.

— Стоп-стоп! — Оля подняла обе руки и держала их, как два пистолета, оттопырив указательные пальцы. — Я думала, ты ездил в Филино по поводу своей теории, по поводу радиации…

— Я и радиацию нашёл.

— А причём тут ребенок? Я не понимаю.

— Это странно, но это как будто бы… как будто одно и то же. Одно зарылось в другое. Как личинка. Если освободить голову от посторонних мыслей, приходит всё сразу: и то, чего ищешь, и то, чего избегаешь. Поэтому мы не держим голову свободной. Я как будто всегда знал про этого ребенка, но скрывал.

Оля остановила меня:

— Погоди. Про ребёнка потом. А что с радиацией?

Я принялся чертить карту местности по сахарным крошкам, оставшимся от Васьки.

— Рядом с Филино — речка Выча и озеро Красноглинное. Вот так, на севере. Там есть радиоактивные участки дна. Может быть, виновата высокая концентрация радона, но, скорее, что-то другое.

Я растер пальцами сахар и ссыпал на стол белую пудру.

— И что? — Оля смотрела внимательно.

Когда у людей очень чёрные глаза, они кажутся немного инопланетянами. Я пожал плечами.

— Думаю, этого никто не знает. А если кто-то и знает, понятия не имею, кто бы это мог быть. У меня пока лишь версии.

— Что ты планируешь?

Я снова пожал плечами. Оля казалась очень взволнованной.

— Я тебя прошу: не обсуждай это ни с кем, — проговорила она. — Я тебя очень прошу. Это же версия. Ничего не пиши, ладно?

Я усмехнулся:

— Думаешь, я сам не спрашиваю себя о том, не психоз ли это? Я спрашиваю себя об этом каждый день. Нет, я не буду спешить. Мне спешить некуда. Может быть, это от таблеток. Или я действительно рехнулся. А если бы решение зависело от тебя… Вот скажи, как медик: я сошёл с ума или там действительно что-то есть?

Она задумалась и затем медленно проговорила:

— Меня пугает другое. Даже если что-то есть, тебе не дадут об этом говорить.

Мне понравился её ответ. По крайней мере, он не исключал возможность моей правоты. После этого мы пошли в спальню, я мгновенно провалился в дремоту, а утром был совершенно нормальный.

Я будил Ваську, но тот спал так крепко, что мне пришлось брызнуть в него водой. Васька зафыркал, спустил коротенькие ножки с кровати и проворчал:

— Поспать рефёнку не татут.

* * *

Ваня приехал поздно вечером. Когда он звонил накануне, у Оли появились разные предчувствия, но я сказал, что встречу его всё равно.

Его старая машина, стреляя выхлопом, закатила во двор. Сам он, отряхивая от снега тяжелые ботинки, вошёл в дом, смущаясь. Оля смотрела на меня как на алкоголика, к которому заехал армейский приятель.

За ужином мы говорили о посторонних вещах, о грядущих выборах, погоде и домах из пенобетона. Потом разговор соскользнул на тему медицины, и тут они оба спелись. Оля вспоминала учебу в мединституте, Ваня объяснял, почему хочет быть фельдшером или хотя бы ветеринаром.

Ваня с его мягкими, почти интеллигентными манерами, расположил Олю к себе. В других обстоятельствах, возможно, она бы приняла его безоговорочно, но в тот вечер я чувствовал несвойственное ей напряжение.

Когда мы направились во двор к Ваниной машине, Оля взволнованно вышла следом, накинув мою куртку.

Ваня привез картошки и ещё мешок каких-то овощей.

— Да не надо было, — отмахивался я.

— Они нормальные. Без радиации, — сказал он, роняя мешок в прихожей.

— Оставайся на ночь. Места полно.

— Да, пожалуйста, оставайся, — поддакнула Оля, но как-то через силу. Ей хотелось, чтобы он поскорее уехал.

Ваня отмахнулся:

— Не… Сегодня надо вернуться. Дел ещё много. Я и так задержался.

Мы вернулись к его машине. Ваня отвязал от верхнего багажника большую коробку, которую мы вдвоем стащили с крыши и отнесли в дальнюю часть огорода, где положили на кусок старого линолеума и накрыли металлической ванной.

— Сынишка у тебя не доберется? — спросил Ваня.

— Он сюда не ходит.

— Более 300 мкр/час, — сказал он. — Не стоит долго стоять рядом.

Для надежности я привалил ванну парой бревен. Мы отошли метра на полтора, но даже так мне казалось, что от коробки жарит, точно от костра. Внутри была вытащенная мной из старой лодки головка блока цилиндров от «Нивы», которая когда-то принадлежала рыбаку Феде Самсонову. Ил, засохший в её каналах, скорее всего и был источником излучения.

— Что планируешь? — спросил Ваня. — Не поверят всё равно. Скажут, сам измазал.

— Мне-то уж точно не поверят, — ответил я. — Надо как-то по-другому.