— Клад, что ли, сыскали?!

— Клад, батюшка, — подтвердил Тимофей. — Да только к нему в придачу еще и такое нашлось, что и Боже упаси.

— Что ж за беда?

Тимофей обернулся на Богдаша, тот — на Семейку, а уж Семейка вытолкнул вперед Данилку.

— Сказывай, как было, — шепнул.

Дьяк признал парня и улыбнулся ему.

— Опять богопротивное деяние раскрыл?

— Старого своего приятеля на Москве обнаружил, — помог Богдаш. — Помнит ли твоя милость, как зимой взяли княжича Обнорского с его разбойной дворней?

— Как не помнить! — Умница Башмаков сразу понял, к чему клонят конюхи. — Что, не сидится княжичу в Пустозерске, или куда там его закатали?

— Не сидится, батюшка Дементий Минич. Данила! Говори ты! — рявкнул Озорной. — Ты эту кашу заварил!

— Что оробел? — спросил Башмаков. — Я тебя вроде еще ничем не обидел. Ну так кого из налетчиков Саввы Обнорского ты повстречал?

— Подручный у него был, Гвоздь, — наконец-то заговорил Данилка. — Думали, убили его. У меня на глазах ему кистенем в ухо влепили. Ан нет — выжил…

— Кто ж ему пособил? — строго спросил дьяк.

— Кто пособил — не знаю. А что он сделал, один из всех на Москве оставшись, — знаю.

— Сказывай…

Данилка, сведя воедино рассказ Деревнина и собственные похождения, боялся лишь одного — что, излагая по порядку, что-то самое важное упустит.

— Он стал способа искать деньгами разжиться.

— Ну, до этого додуматься нетрудно.

— И был у него знакомец, боярина Юрия Буйносова ключник Артемка Замочников…

— Того Буйносова, что возле Николы Старого двор имеет, — подсказал Богдаш.

— Знаю. И что ключник?

— А тот ключник имел знакомца — кладознатца Абрама Петровича, что нанимается клады искать. И людям головы морочит!

Башмаков посмотрел на открытый узел с жемчугом, на примолкшего Данилку и усмехнулся.

— Гляжу, хороший узелок вы, молодцы, развязали. Так что кладознатец?

— Говори как положено, не цеди по капле! — повысил голос Тимофей.

Данилка расправил плечи и выпрямился. Он в силу своего роста глядел на Башмакова чуть свысока, но спина после Тимофеевых окриков не желала и не желала сгибаться.

— Я, твоя милость, при всех их беседах за печкой не сидел, слово в слово не передам. Как сам понимаю, так и расскажу. Тот кладознатец, чтобы людей привлечь, про старые клады всякие байки рассказывал. И был у него на примете один клад, который он сам хотел взять, ни с кем не делиться. С чего-то ему на ум взбрело, что тот клад заклят на двенадцать голов. Стало быть, пока двенадцать человек он над тем кладом не порешит — взять не сможет. А примета тому кладу — деревянная медвежья харя на дереве. Скольких он уже заманил к той харе и погубил — один Бог ведает, мы-то дознаться и не пытались.

— Где этот пес?! — Башмаков подался вперед, и ярость в его глазах заставила Данилку отшатнуться.

— А в надежном месте, не убежит, доложил Семейка.

— Хвалю! Дальше?

— Он у гостиной сотни купца жил и искал для купца горшок с деньгами, кто-то из его родни еще при поляках в доме спрятал да и помер. И всех тем кладом под харей соблазнял, чтобы одной головой больше было, и меня тоже пробовал.

— Не на того напал! — перебил Богдаш.

— Сейчас всех за двери выставлю, — беззлобно пригрозил Башмаков.

— И рассказал он про тот клад с харей боярскому ключнику. А ключник от боярина не раз был безвинно наказан, и злость у него накопилась. Захотелось ему отомстить, да так, чтобы самому не пострадать. И вот что он удумал. Сговорился он с одним дедом в Стрелецкой слободе, чтобы тот ему медвежью рожу из дерева вырезал. Он хотел эту рожу привязать к сосне где-нибудь на Троицкой дороге, а потом соблазнить боярина клад искать — мол, все сам разведал, а взять не могу, потому что неведомо на чьей земле клад закопан, и коли я, человечишка бедный и беззащитный, с чужой земли клад возьму, то ввек этого не расхлебаю, а коли ты, боярин, то тебя никто и пальцем не тронет! Думал же он выманить боярина ночью со двора и одвуконь на Троицкую дорогу отправиться.

— Так бы боярин и поехал с ним один ночью!

— Поехал бы, — вставил Тимофей. — У боярина в кошельке — дыра, а дворни — за сотню человек. И нельзя перед прочими боярами и князьями виду подавать, что к обеду у тебя одна тертая редька с квасом…

— Смотри у меня! — прикрикнул дьяк. И не смог сдержать улыбку.

— Тут тот ключник Артемка точно рассчитал. Знал, что боярин никому не захочет про клад говорить, — продолжал Данилка. — Дальше он так полагал — сперва среди бела дня с боярином на Троицкой дороге оказаться и медвежью харю на дереве ему показать. А потом поехать с ним туда тайно, ночью, да и вернуться одному.

— Ловко, — одобрил затею Башмаков.

— Да ничего у него не вышло. Он с дедом о харе сговорился, и она уже почти готова была, и он начал боярину про клад байки плести. Да только как раз об ту пору, а было это уже чуть ли не на Троицу, прибился к буйносовскому двору тот самый Гвоздь. Они с Артемкой знакомцы были, Артемка его к боярину и подвел.

— Так-то… — пробормотал дьяк. — Кабы не государево повеленье…

И замолчал. Но конюхи все поняли без слов.

Кабы государь не приказал разобраться с разбойным княжичем и его лихой дворней без шума, то вся Москва бы и знала, что люди Обнорских — воры, налетчики, и в дом их пускать опасно.

— А тот Гвоздь об одном думал — как бы княжича вызволить да за прежнее взяться! — выпалил Данилка.

— Так-таки и думал? — уточнил Башмаков.

Данилка кивнул. Можно было, конечно, и согласиться с дьяком — поди знай, что у того Гвоздя доподлинно было на уме. Но парня, как всегда, заколодило — раз я сказал «Гвоздь так думал», значит, иначе быть не могло.

— И он, Гвоздь, проведал, что ключник боярина кладом соблазняет. И решил он тот клад взять сам и потому стал следить за ключником. И обнаружил, что не только клада нет, но и харя-то приметная к дереву еще не приколочена! И тогда он догадался, что всю эту затею с кладом может к своей пользе обернуть. Харю у деда он выкрал, сам ее на Троицкой дороге к какому-то дереву привязал и стал вокруг кладознатца Абрама Петровича околачиваться, любопытных у него переманивать. Потом же вез такого любопытного в лес, показывал харю, заводил в чащобу и убивал. А телегу с лошадью перегонял куда-то и сразу же продавал. Или телегу продавал, а лошадь, коли добрая, оставлял — тут уж не меня спрашивать надо.

— Стало быть, двое убийц на Москве завелось, — сделал вывод Башмаков. — И одного вы в надежном месте спрятали, а другой, надо полагать, ушел? Коли вы такой добычей не хвалитесь?

— Так, батюшка Дементий Минич! — вразнобой подтвердили конюхи.