– Молодец, вовсе смерти не боится, а вот я что-то оплошал, – устыдился Кольцо своей беспомощности и попытался сесть.

– Лежи покуда, силы набирайся, – бережно остановил его Иван. – Мы еще с тобою повоюем, эти сволочи надолго нас запомнят.

37

Время шло, уже совсем рассвело, но ордынцы почемуто не спешил добивать израненных урусов.

– И чего поганцы медлят, схлестнуться б с ними поскорей, даже если всех не перебьем, так хоть согреемся, – стуча от холода зубами, пошутил Иван.

Лишь теперь Кольцо заметил, что он укрыл его своим полушубком, а поверх кольчугу положил, чтобы вновь стрелой татары не достали.

«Негоже Ваньке с нами погибать, совсем ведь молодой еще, да и Колычевский род тогда прервется, – решил было атаман и даже вознамерился поведать Княжичу об их кровном родстве, однако вовремя одумался. – Нет, нельзя, расчувствоваться может, а тогда уж ни за что не уйдет».

Чтоб спасти Натальина с Андрюхой сына, Кольцо пошел на хитрость. Едва не вскрикнув от жуткой боли, он повернулся на бок и, одарив Ивана строгим взглядом, заявил:

– Вот что, брат. Ян напрочь обезножел, обо мне и речи нет, но ты, покуда в силе, уходи в Искер. Надо Ермака предупредить о постигшем нас несчастье.

– Никуда я не пойду, даже не проси, – заупрямился Княжич.

– А я и не прошу, я как атаман тебе приказываю. Или хочешь, чтоб и остальных казаков Карача в засаду заманил?

– За братов не опасайся, я к ним Надьку послал.

– А ты, гляжу, и тут зря время не терял, умыкнул-таки бабенку у мурзы, – несмотря на все свои страдания, усмехнулся старший Иван.

– Да нет, это она по старой дружбе нам помочь решила.

– Запомни, Ваня, по дружбе, а уж тем более по старой, девки ничего не делают. Видать, она надежды не теряет вновь тебя заполучить, – поучительно изрек Кольцо.

– Может быть, – пожал плечами Ванька и загадочно улыбнулся. Есаул и вправду не боялся смерти, в сей грозный час он думал не о ней, а, как ни странно, о любимых женщинах. После встречи с Надькой – Княжич убедился окончательно, что Елену заменить ему никто не сможет – ни беспутная ногайская княжна, ни рассудительная Маша. Единственная, с кем он мог бы связать свою судьбу, была, пожалуй, лишь Аришка. Ведь она стала приемной матерью его с Еленой сына. Любовные мечтания лихого казака прервал Гусицкий.

– Иван, а ну-ка глянь, похоже, татарва что-то затевает, – воскликнул Ян.

На тропинке, что вела к реке, появилась странная кавалькада. Впереди, ведя коня на поводу, шел Бегич, которого легко было узнать по красному стрелецкому кафтану. За ним ехали двое верховых – Карача и витязь в золоченом шлеме.

– Да это ж Маметкул, – догадался Княжич. – Стало быть, не обманула меня подруга юности, все вражье войско здесь собралось.

– Видно, сволочи задумали Евлашу на глазах у нас казнить, – предположил Кольцо.

Как бы в подтверждение его слов царевич выхватил клинок, но не рубанул сотника, а лишь легонько полоснул по плечу.

– Пытать, похоже, будут бедолагу, – в бессильной ярости промолвил атаман и попытался сесть, желая хотя бы взглядом проводить на небеса своего нового товарища.

Однако казнь на этом кончилась, и дальше начало твориться что-то непонятное. Кинув саблю в ножны, Маметкул поворотил назад. Мурза же, побеседовав о чемто с Бегичем, вручил ему мешок, который сотник тут же принялся развязывать. Когда утреннее солнце заиграло на золоченой чаше, вынутой Евлашкой из мешка, все стало ясно.

– Неужели он нас предал? – растерянно спросил атаман.

– Ну почему же предал, верней сказать продал, – ответил Княжич. – И, судя по всему, уже не нас, за нас-то он свои сребреники наверняка еще в Искере получил. Не тот Евлашка человек, чтоб бескорыстно головою рисковать.

– Да я ему ее сейчас голыми руками оторву1 – закричал Кольцо, поднимаясь на ноги.

Однако раны взяли свое. Сделав всего лишь один шаг, он повалился ничком на снег. И тут заговорил Гусицкий:

– Ванька, хватит дурью маяться, беги в Искер, о нас не беспокойся. Уж как-нибудь и без тебя сумеем смерть принять достойную.

– Нет, я вас не брошу. Иван мне как отец, а тебе я не только жизнью, но и честью воинской обязан, – упрямо заявил есаул. – А казаков Надия предупредит, она уже, наверно, добралась до крепости.

– Ты, парень, совесть с глупостью не путай, – строго возразил поляк. – Сам-то посуди, кому Ермак поверит – блудной девке татарских кровей иль собрату по оружию, в бою израненному. Да Бегич так все дело повернет, что твою Надьку как лазутчицу повесят. Себя не жаль, ее хоть пожалей.

Слова Гусицкого повергли Княжича в смятение. Неизвестно, чем бы все закончилось, если б не вмешался побратим. Приподнявшись на локтях, он уставился на Ваньку помутневшим от телесной и душевной муки взором.

– Иван, памятью о матери твоей, от поганых смерть принявшей лютую, заклинаю: догони эту тварь и убей. Иначе ни в раю, ни в преисподней не обрести душе моей покоя.

Знал Кольцо, как образумить своего воспитанника. Княжич даже не пытался артачиться. Побледнев лицом и весь напрягшись, он как-то сразу превратился из бесстрашной, но все же жертвы, в неумолимого карателя.

– Не сомневайся, от меня не уйдет, – заверил есаул и стал прощаться с товарищами. Первым делом поцеловал Митяя в холодный лоб, затем пожал руку Гусицкому.

– Прощай, католик, с тобой-то мы и на том свете вряд ли свидимся, а жаль.

– Прощай, схизмат, за всех за нас подольше поживи, – ответил Ян.

Прежде чем обняться с побратимом, Иван вручил ему свои пистолеты.

– На, возьми, с них-то уж наверняка еще двух ворогов отправишь на покой.

– А как же ты?

– Я и клинком пробьюсь, чай, не впервой.

– Ладно, оставляй, – дозволил Ванька-старший. Предложи Иван ему свои штаны, Кольцо б, наверно, взял и их, лишь бы поскорей его спровадить.

– Обо мне особо не печалься, я и так уже две жизни прожил, – попытался приободрить он воспитанника.

Заметив изумление в глазах Ивана, отчаянный разбойник пояснил:

– До этой вот, лихой казачьей, у меня совсем другая была. А ты-то не желаешь остепениться?

– Это как?

– Да как обычно люди делают – жениться, домом да детьми обзавестись. У тебя ж почти все есть для этого, за женою дело лишь осталось.

– Вряд ли у меня получится стать домоседом, – печально улыбнулся Ванька.

– Это почему?

– Думаю, что не дадут паскуды всякие вроде Бегича. – Ну, тогда не грех и снова саблю в руки взять. За родню и отчий дом поднять оружие – святое дело, но за царя, Ванюшка, больше не воюй. Катись он к чертовой матери, с него моей погибели с избытком хватит. Коли уцелеешь, возвращайся к сыну, а то растет парнишка сиротою при живом отце.