Но вот однажды, просматривая новости в интернете, я наткнулся на заметку о происшествии пусть не в трамвае, а в маршрутке. Дело было 24 июня 2011 года в городе Липецке около трех часов дня по местному времени. В маршрутку № 359 вошел молодой человек с банкой пива. Вскоре он заснул, банка выпала из его ослабевших рук, и пиво начало заливать пол. Пассажиры на это безобразие реагировали вяло, но вот водитель-кавказец остановился, зашел в салон и начал избивать пьяного пассажира. Под горячую руку попала даже пассажирка, которая попыталась успокоить развоевавшегося водителя.

Я не считаю случай репрезентативным, ведь дело могло быть не в стереотипе поведения, а только в индивидуальных особенностях водителя-кавказца. Надо анализировать не один случай, а десятки, лучше – сотни таких же или похожих конфликтов. Но согласитесь, что события в этой истории развивались в точности по «трамвайному анекдоту» Льва Гумилева.

В этнографию Гумилев зашел как бы с черного хода. Этнографы изучали современные народы, а Гумилев – историю этносов, в большинстве своем уже исчезнувших, то есть занимался сугубо академическими фундаментальными исследованиями. Правда, его академическое исследование сейчас страшно читать.

В 1974 году в издательстве «Наука» под грифом Института востоковедения АН СССР вышла новая книга Гумилева – «Хунны в Китае». История создания этой книги и ее место в научном наследии Гумилева не вполне ясны даже почитателям Гумилева.

С одной стороны, «Хунны в Китае» – прямое продолжение «Хунну». Гумилев начинает там, где остановился в 1960 году: раскол хуннов во II веке нашей эры, победы сяньбийцев над хуннами и упадок древнего Китая, который так и не смог насладиться плодами победы над врагом, пятьсот лет угрожавшим его границам.

Окончание «Хуннов в Китае» – прямой переход к «Древним тюркам». Гибель химерной империи Тоба-Вэй – конец древнего Китая и конец древнего кочевого мира – освободила сцену для новой исторической трагедии. Исчезли старые декорации, погибли почти все герои, появилось пространство для новых.

Вскользь сказано даже о героях будущей «пьесы», например о полумифическом Ашине, который откочевал с отрядом соплеменников на Алтай. Его потомки создадут Тюркский каганат.

«Хунны в Китае» написаны позже других частей степной трилогии/тетралогии, хотя Гумилев начал собирать материал для будущей книги еще в лагере. 30 июля 1955 года он писал Эмме Герштейн, что довел историю Срединной Азии до X века нашей эры. Значит, события IV–V веков (время действия «Хуннов в Китае») в лагерных черновиках отчасти хотя бы отражены, но в середине пятидесятых в распоряжении Гумилева не было его этнологической теории, да и многие данные предстояло еще перепроверить.

По словам самого Гумилева, за «Хуннов в Китае» он взялся после «Поисков вымышленного царства», то есть в 1970 году. Работал он тогда очень быстро и писал очень много, но книга надолго застряла в издательстве. Редактор В.В.Кунин несколько раз заставлял Гумилева переделывать книгу и несколько сократил ее. Наталья Викторовна и много лет спустя вспоминала, как «издевался» над ее мужем проклятый редактор, а сам Лев Николаевич жаловался: «Очень трудно мне было ее печатать, потому что редактор Востокиздата, которого мне дали, — Кунин такой был – он издевался надо мной так, как редактора могут издеваться, чувствуя свою полную безопасность».

Читатель уже знает, что словам Гумилева не всегда можно верить. Лев Николаевич вообще не любил, чтобы его редактировали. В конце восьмидесятых Гумилев говорил: «Я сам себе редактор!» – и друзья делали так, чтобы редактор только значился в выходных данных книги, но в текст не вмешивался. Кроме того, Лев Николаевич искренне считал себя «гонимым» ученым, а потому и в работе добросовестного редактора видел происки своих врагов.

На мой взгляд, правка книгу не испортила, что признал и сам Гумилев в предисловии к «Хуннам в Китае»: «Новый образ книги радует сердце автора».

Радует, признаюсь, и сердце немногочисленных читателей. «Хуннов в Китае» знают намного меньше, чем другие книги Гумилева. У многих просто не доходят до нее руки, ведь все спешат прочитать «самое главное», то есть «Этногенез и биосферу», «самое интересное», то есть «Древнюю Русь и Великую степь». Даже «Хунну», кажется, больше привлекает внимание, хотя бы как первая книга Гумилева. Сергей Лавров едва упоминает «Хун нов в Китае», разумеется, рядом с «Хунну». Обе книги показались ему «отчаянно трудными» из-за бесконечного потока совершенно незнакомых имен: Ван Ман, Цзун Ай, Тоба Гуй, Лю Юань, которого ни в коем случае нельзя путать с Ли Юанем, и еще десятки, если не сотни. В глазах европейца или русского все они сливаются в общий поток, кажутся неотличимыми, как лица самих китайцев.

Между тем «Хунны в Китае» интересны не только востоковедам. Это первая монография Гумилева, посвященная межэтническим контактам и этническим химерам. Научное значение книги выше, чем у всей степной трилогии, а для современной России она должны быть намного интереснее, чем «Древняя Русь…» или «От Руси до России». Надо вчитаться, чтобы понять эту увлекательную и очень страшную книгу.

Если «Поиски вымышленного царства» были историческим детективом, то «Хунны в Китае» – античная трагедия, где роль безжалостного и неумолимого рока исполняют открытые Гумилевым закономерности.

Стиль, как всегда, выдает в Гумилеве не только ученого, но и поэта: «Схватка тибетского яка с сяньбийским тигром весьма благоприятствовала китайскому дракону, но этот неуклюжий ящер опять все прозевал». В основе композиции – развернутая метафора пожара: «Тление», «Вспышка», «Костер», «Пожар», «Накал», «Полымя», «Три цвета пламени», «Зарево», «Огни гаснут», «Угли остывают», «Пепел».

Речь о пожаре межэтнической войны, продолжавшейся больше двух веков. В истории Китая эта эпоха называется «Шестнадцать варварских царств».

Все началось с массовой миграции кочевых племен. Французский тюрколог Рене Груссе сравнивал ее с Великим переселением народов, погубившим Римскую империю. Гумилев считал, что миграция степняков была вынужденной: в III веке Центральную Азию поразила засуха, и кочевники, чтобы не умереть от голода и жажды, поселились на северной окраине Китая. Ки тайцы их приняли кисло, но хуннам и переселившимся позднее сяньбийцам-муюнам (древним монголам) деваться было некуда. Китайские чиновники обижали мигрантов, даже продавали в рабство (чего церемониться с северными варварами?). Зато знатные хунны получали китайское образование и приобщались к величайшей культуре Восточной Азии. Но китайцами они так и не стали, китайцев своими не считали. Китайский сановник Цзян Тун писал, что варвары, переселившиеся в Китай, «пропитаны духом ненависти до мозга костей». Кочевники до поры до времени терпели, ждали своего часа.

Наконец хунны выбрали себе шанъюя (правителя) и восстали. Обстоятельства складывались благоприятно: великий Китай слабел от внутренних смут, дворцовых интриг и коррупции, всегдашней спутницы бюрократических империй. Китайцы в то время были народом многочисленным, но сравнительно инертным и невоинственным. Хунны победили и стали хозяевами огромной страны, и вот тут уж они дали волю своей ненависти: «Опьяненные победами, они выместили на китайском населении свои обиды и принесли ему столько горя, что установление мира между народами, населявшими Срединную равнину, стало не только невозможным, но и неприемлемым для обеих враждующих сторон».