Дальнейшее я видел собственными глазами. Убби сам не ожидал, что его враг проворонит эту атаку и, лишившись сознания, окажется в полной власти северянина. Впрочем, как бы ни был тот опьянен битвой, мозжить команданте голову он повременил. Разве винный гурман вроде де Бодье выхлебает торопливо из горлышка бутылку дорогущего вина, когда та вдруг попадет ему в руки? Вот и Сандаварг смутился: а к лицу ли потомственному воину убивать такого авторитетного противника беспомощным, да еще второпях, словно какому-нибудь грабителю? Только что же прикажете с ним делать, если не убивать?

Перед тем как отправиться на битву, разгоряченный Сандаварг пообещал нам завершить ее лишь тогда, когда, цитирую, «мерзкие южные псы начнут хором вопить о пощаде». Битва закончилась: отгремевший обвал прекратил ее независимо от желания северянина. Псы-южане также вовсю вопили сейчас хором. Пускай не о пощаде, но и победными их крики при всем желании назвать было нельзя. А раз так, значит…

«Великолепно! – рассудил Убби. – Я не только выжил и сдержал клятву воина, но еще и захватил одного из самых почетных пленников в Атлантике! Покажу ублюдка братьям, те разнесут обо мне славу по всему свету, и наши скальды будут воспевать мои подвиги до скончания времен! Не этого ли я – потомок Эйнара, Бьорна и Родерига – добивался всю свою жизнь?»

Мысль эта так воодушевила Сандаварга, что он, невзирая на раны, взвалил бесчувственного команданте на плечо, подобрал оружие и кинулся к трапу «Гольфстрима», пока я, памятуя наказ северянина, не пустился наутек, не дожидаясь его возвращения…

Кто бы сомневался, что после такого оскорбления все кабальеро, какие могли держаться в седле, вскочат на рапидо и пустятся за нами в погоню! Похищение команданте вызвало в их рядах сумятицу. Наиболее отчаянные гвардейцы предприняли несколько попыток запрыгнуть на скаку к нам на броню, но быстро отказались от своей затеи, стоило лишь мне описать по хамаде круг с включенной сепиллой. Впрочем, когда через полчаса офицеры навели-таки в рядах осиротевшей Кавалькады порядок, она поумерила пыл, сбавила ход, после чего, остановившись, разделилась на два неодинаковых отряда. Первый из них, небольшой – примерно полсотни всадников, – продолжил погоню. А второй – вся оставшаяся конная армия южан – развернулся поводья и помчался обратно.

Стратегия офицера, заступившего на место плененного команданте, была ясна. Какой смысл гнать за нами войско целиком, если будет разумнее отдать всю имеющуюся при нем воду и провиант небольшой группе гвардейцев и отправить их по нашим следам? В то время как прочие преследователи смогут вернуться к храму и завершить штурм при поддержке ожидаемых там вскорости бронекатов Дирбонта. В какой бы край Червоточины мы ни направились, дозорные-кабальеро не упустят «Гольфстрим» из виду, отправляя по мере надобности гонцов с докладами назад, в Гексатурм. А при первом благоприятном моменте – захватят нас. Или на худой конец вступят с нами в переговоры, если мы вдруг до них снизойдем.

Решение это было здравым, но оно же и погубило возвратившихся на «Инфинито» южан. Которые являли собой ни много ни мало девяносто процентов всей Кавалькады. Конечно, это было лишь наше предположение и часть ее по какой-либо причине вполне могла не угодить в черный всполох. Но так или иначе, а подобная мысль не утешала беснующегося и гремящего цепями дона Балтазара. Как, очевидно, и движущихся в километре позади нас кабальеро. Наверняка они уже отрядили на запад гонца, который еще до заката должен был вернуться и принести дозорным известия о том, что стряслось на станции и как им теперь быть дальше…

Угомонить разбушевавшегося пленника мог лишь его хозяин – Сандаварг. Все остальные, включая меня, продолжали инстинктивно побаиваться одиозного команданте, даром что закованного в цепи. Но Убби было пока не до него. Заштопанный, перевязанный бинтами и облепленный с ног до головы компрессами, он только что выхлебал в качестве обезболивающего полбочонка портвейна и теперь сидел в полудреме, прислонившись к мачте и, казалось, не замечая никого и ничего вокруг.

Что на самом деле было вовсе не так. Черный всполох заставил северянина приподняться и доковылять до кормы, где уже топтался, утоляя любопытство, выбежавший из моторного отсека Гуго. С задней палубы открывался не такой хороший вид, как с мачты, но на нее израненный Сандаварг попросту не взобрался бы.

– Загрызи всех их пес! – задумчиво подытожил он увиденное, хотя, как и я, явно сомневался в том, что на «Инфинито» еще остались люди, которых его гипотетический пес мог бы загрызть. После чего, шумно вздохнув, отвернулся и похромал обратно к мачте допивать портвейн и промывать свои кровоточащие раны.

– Я видел Чистое Пламя. Я видел разобранный ДБВ. Я видел много других уникальных и диковинных вещей. Я дышал настоящим чистым воздухом. Я вкушал райские вино и пищу. Я беседовал с самыми умными людьми на планете. Я познал истину… – глубокомысленно изрек Сенатор, покачав головой. Он говорил сам с собой, но говорил громко, и его голос был хорошо слышен с мостика. – Все мы познали истину. И мы же приложили свои руки к тому, чтобы ее уничтожить. Не Вседержители – мы сами погасили последнюю искорку Чистого Пламени, что еще светила во мраке нашей черной эпохи. И пускай мы сделали это по незнанию и дорого заплатили за свое преступление, но так или иначе история никогда нам этого не простит. Пропади пропадом наша дремучесть, и мы вместе с ней!

– Херьмо! – лаконично согласился с Сенатором разлегшийся на своем посту Физз. «Би-джи» разбудил его и вынудил повернуться мордой на запад. При этом хвост взбудораженного ящера молотил по крыше рубки, словно тревожный набат, и действовал мне на нервы наряду с проклятьями дона Балтазара.

Что сказала насчет черного всполоха Долорес после того, как предупредила нас с марса о далекой опасности, я уже не расслышал. Наверное, помянула по традиции святого Фиделя Гаванского и выругалась, ведь выражать свои мысли столь же поэтично, как де Бодье, она не умела.

Однако едва пелена мрака над горизонтом развеялась, как Малабонита вновь напомнила о себе, окликнув нас и указав куда-то на север. Это не был сигнал о приближении неминуемой угрозы – в таком случае Моя Радость сразу подняла бы тревогу. Но волнения в ее голосе было не меньше, чем когда она извещала нас о выбросе метафламма.

– Смотрите! – кричала с марсовой площадки Долорес, продолжая тыкать пальцем в северном направлении. – Ориентир – высокий утес на восемь часов! Видите?!

Там, куда она показывала, возвышалась небольшая – полкилометра в длину – Г-образная скальная гряда. Ее излом был выгнут на юг и действительно являл собой крутой, похожий на трамплин утес. Расстояние между нами и утесом было довольно велико, но, даже не влезая на мачту, я сумел рассмотреть того, кто вдруг на нем обнаружился.

Вакт!

Он стоял на вершине скалы недвижимый, будто статуя, и глядел вслед «Гольфстриму» и скачущему за ним отряду кабальеро. Какие мысли крутились при этом в иностальной башке чудовища, одному ему известно, но пускаться за нами в погоню оно явно не спешило. Просто стояло и провожало нас взглядом так, словно мы его не интересовали, а всего лишь отвлекли от кормежки или иных его песьих дел. Физз также сохранял спокойствие. Как и все ночные охотники, днем он был подслеповат и не видел дальше полусотни человеческих шагов. И учуять этого пса Вседержителей ящер не мог – слишком уж далеко тот от нас находился.