— И что было дальше? — спросил Эрагон.

— Ну, убил я одного награ, с помощью других конечно, но проклятый вепрь распорол мне плечо и закинул на вершину росшего рядом дерева, так что остальным охотникам пришлось тащить назад нас обоих — и награ. и меня. Хротгар вепрю обрадовался. А я, несмотря на усилия самых лучших лекарей, целый месяц провалялся в постели да еще и получил нагоняй от Хротгара; он мне заявил, что так мне и надо, раз я ослушался его приказа.

Эрагон некоторое время молча смотрел на гнома, потом сказал:

— Тебе, я вижу, очень его не хватает.

Орик низко опустил голову, почти касаясь подбородком груди, помолчал, потом поднял топор и так ударил рукоятью о гранит, что по окрестным горам прокатилось громкое эхо.

— Прошло уже почти два столетия, Эрагон, с тех пор, как нашу расу сотрясала последняя дургримстврен, война кланов. Но клянусь черной бородой Морготала, сейчас мы снова на грани такой войны!

— Именно сейчас? Почему именно сейчас?— воскликнул Эрагон, пораженный. — Неужели все действительно так скверно?

Орик недовольно оскалился:

— Хуже, чем просто скверно. Распри между кланами нынче дошли до невиданного предела. Такого еще никогда не бывало за всю нашу историю. Смерть Хротгара и вторжение Насуады в пределы Империи разожгли невиданные страсти, растравив старые обиды и вражду, а также усилив позиции тех, кто считает, что это непростительная глупость — идти вместе с варденами, разделяя их судьбу.

— Но как они могут считать так после того, как Гальбаторикс наслал ургалов на Тронжхайм?

— Могут, как видишь. Они совершенно уверены, что победить Гальбаторикса невозможно. Между прочим, у этой точки зрения немало сторонников среди нашего народа. Вот скажи мне честно и откровенно: если бы вам с Сапфирой пришлось прямо сейчас воевать с Гальбаториксом, смогли бы вы одолеть его?

Холодок пробежал у Эрагона по спине, и он, проглотив застрявший в горле комок, тихо ответил:

— Нет, не смогли бы.

— Так я и думал. Те кнурлагн, что выступают против союза с варденами, ослеплены страхом перед Гальбаториксом. Они утверждают, что, если бы мы отказали варденам в приюте и убежище, если бы мы не приняли у себя в Тронжхайме вас с Сапфирой, тогда у Гальбаторикса не было б и оснований начинать против нас войну. Они говорят, что, если бы мы держались сами по себе и продолжали укрываться в наших пещерах и туннелях, нам и не нужно было бы ничего опасаться. Ха! Они не понимают, что жажда власти у Гальбаторикса поистине неутолима; что он не остановится, пока вся Алагейзия не будет покорена и не окажется у его ног! — Орик даже головой помотал от возмущения; мощные мышцы у него на руках вздулись и напряглись — так сильно он стиснул рукоять своего топора. — Я не желаю, чтобы наш народ трусливо прятался в подземных пещерах, подобно жалким кроликам, ожидая, что волк вот-вот разроет наши норы и всех нас сожрет! Мы должны продолжать сражаться, должны не оставлять надежды, что в итоге все же найдем способ покончить с ненавистным Гальбаториксом. И я не позволю кнурлан уничтожить самих себя, продолжая эту нелепую ужасную войну кланов. При нынешних обстоятельствах эта война поистине губительна для нашей расы и для всей нашей цивилизации; к тому же она, весьма возможно, и варденов тоже обречет на погибель. — Орик даже зубами скрипнул и посмотрел Эрагону прямо в лицо. — Вот почему я намерен сам бороться за трон. Кланы Гедтралл, Ледворну и Награ уже заявили мне о своей поддержке. Однако между мною и троном еще немало моих врагов; и мне будет нелегко собрать достаточно голосов. Чтобы стать королем всех гномов, мне необходимо знать, Эрагон: поддерживаешь ли ты меня в этой борьбе за трон? Окажешь ли ты мне любую помощь, как брат брату?

Скрестив руки на груди, Эрагон задумчиво прошелся от одного каменного дерева к другому и неторопливо промолвил:

— Но если я открыто окажу тебе подобную поддержку, это может еще сильнее настроить другие кланы против тебя. Ты ведь будешь не только убеждать гномов заключить крепкий союз с варденами, но и попросишь их принять в свою среду Всадника с драконом, а такого еще никогда в вашей истории не случалось, и я сомневаюсь, что они пойдут на это даже при сложившихся обстоятельствах.

— Да, отчасти ты прав. Это действительно может многих настроить против меня, — признал Орик. — Но в то же время это поможет мне приобрести голоса других, которых также немало. Наверное, лучше судить об этом мне самому, Эрагон. И сейчас я хотел бы знать одно: поддержишь ли ты меня? И почему ты колеблешься?

Эрагон уставился на узловатый древесный корень, торчавший из гранитной породы. Потом сказал, старательно избегая встречаться с Ориком взглядом:

— Ты озабочен благополучием своего народа, и это совершенно правильно. Но меня-то заботят более широкие проблемы, и прежде всего благополучие варденов и эльфов, да и всех остальных, кто выступает против Гальбаторикса. В общем, если… если у тебя мало шансов заполучить корону, а у вождя другого клана их гораздо больше, и этот вождь также не испытывает к варденам неприязни…

— Ни один из наших гримстнзборитхов не сможет стать варденам лучшим союзником, чем я! — прервал его Орик.

— В этом я ни на мгновение не сомневался! — воскликнул Эрагон. — Но если все же случится так, что против тебя окажется большинство, а моя поддержка сможет помочь другому вождю клана занять трон вашего королевства, то разве не лучше — и для блага твоего народа, и для блага всей Алагейзии, — если я поддержу именно этого вождя, у которого больше шансов на победу?

— Ты принес Клятву Крови, Эрагон, ты поклялся на нашем Кнурлниен, нашем Каменном Сердце, — ледяным тоном напомнил ему Орик, — и теперь по нашим законам ты член Дургримст Ингеитум, что бы там кто ни говорил. Поступок Хротгара, принявшего тебя в наши ряды и сделавшего тебя своим приемным сыном, не имеет прецедента в нашей истории. Подобное решение верховного правителя невозможно отменить — разве что я, как гримстборитх, решу за какой-то проступок изгнать тебя из нашего клана. Если ты выступишь против меня, Эрагон, то опозоришь меня перед всеми гномами, и никто уже не станет доверять мне как вождю. Более того, этим ты лишний раз докажешь своим противникам, которые на тебя клевещут, что нам нельзя доверять Всадникам. Члены одного клана никогда не предают друг друга! Запомни это, Эрагон, и никогда этого не делай, если не хочешь однажды ночью проснуться от того, что тебя ударили ножом прямо в сердце.

— Ты мне угрожаешь? — холодно спросил Эрагон. Орик выругался и снова ударил топором о гранит:

— Барзул! Нет! Я никогда не подниму на тебя руку, Эрагон! Ведь ты — мой сводный брат! Ты — единственный Всадник, не подпавший под власть Гальбаторикса! И я, чтоб мне лопнуть, успел полюбить тебя всем сердцем за время наших долгих совместных путешествий! Но это вовсе не означает, что и остальные члены клана Ингеитум будут столь же терпеливы и воздержанны. Пойми, я вовсе не пытаюсь тебе угрожать; просто у нас это действительно так. Если члены моего клана узнают, что ты оказал поддержку вождю другого клана, я буду не в силах их сдержать несмотря даже на то, что ты наш гость и тебя оберегают древние законы гостеприимства. Если ты выступишь против клана Ингеитум, мои сородичи сочтут это предательством, а наши законы и традиции не позволяют предателям оставаться среди тех, кого они предали. Ты понял меня, Эрагон?