Выборы были омрачены серьезными проблемами с безопасностью – и крупным мошенничеством, которое затеял Карзай. Ему не удалось добыть волшебные 50 процентов в первом туре, но он тем не менее сам себя назначил на второй срок. Получилось некрасиво: наш партнер, президент Афганистана, замарал не только себя, но и нас. Специальный представитель Генерального секретаря ООН в Афганистане Кай Эйде впоследствии представил министрам обороны стран НАТО доклад о выборах; на заседании он присел рядом со мной и, прежде чем взойти на трибуну, шепнул, что упомянет вслух о вопиющем иностранном вмешательстве, не конкретизируя, но мне следует знать, что он имеет в виду Соединенные Штаты и Ричарда Холбрука. Наши будущие отношения с Карзаем, чрезвычайно проблематичные, как и его критика в наш адрес, во многом объясняются именно этими неуклюжими попытками устроить «доморощенный путч».

* * *

На протяжении двух с половиной лет я предупреждал о рисках, связанных со значительным увеличением американского военного присутствия в Афганистане, и за этот период численность нашего контингента возросла с 21 000 до 68 000 военнослужащих. Я разрывался между историческим опытом, который буквально кричал об осторожности, и запросами командиров на местах, уверявших, что им необходимо больше войск для выполнения миссии, порученной им президентом и мной. Три очень разных командующих – Макнейл, Маккирнан и Маккристал – в один голос просили подкреплений. Я был убежден – и Майк Маллен разделял мои чувства, – что при администрации Буша войне в Афганистане не уделялось должного внимания и на нее не выделялось достаточно ресурсов. Но сколько все-таки требуется солдат, пока их не окажется слишком много, пока афганцы не перестанут видеть в нас союзников и соратников? Опросы, которые проводило посольство, свидетельствовали, что в 2005 году около 80 процентов афганцев считали нас союзниками и партнерами; летом 2009 года, после почти восьми лет войны, это число снизилось до 60 процентов.

Пытаясь поймать неуловимый «переломный момент», я обнаружил, так сказать, несколько уязвимостей в нашей афганской стратегии. Прежде всего речь о жертвах среди гражданского населения: каждый случай вызывал много шума, о нем непременно информировали весь мир талибы, да и Карзай тоже не оставался в стороне. Кроме того, не стоит забывать о нашем бездумном поведении и повседневном общении с афганцами: далеко не редкость, когда американские и коалиционные бронемашины нагло раскатывали по местным дорогам, разгоняя домашних животных и пугая людей. Мы часто не проявляли уважения к культуре ислама и забывали, что здесь принято почитать старших. Мы сотрудничали с афганскими чиновниками, которые грабили простых граждан. В Кабуле и по всей стране мы и наши партнеры по коалиции, а также неправительственные организации слишком часто принимались реализовывать проекты, не посоветовавшись с афганцами, а уж тем более не привлекая их к работе (а то и вовсе не удосуживались спросить, нужно ли им то или это). Стоит ли удивляться, что Карзай и другие местные чиновники жаловались, что не имеют никакой власти в своей стране? Или что даже достаточно честные и компетентные афганские чиновники не могли заслужить уважения собственных сограждан? Мы увлеклись выкручиванием рук и громогласным осуждением и обсуждением коррупции, но как будто не обращали внимания на то, насколько сами ей способствуем, причем в масштабах, которые затмевали доходы от торговли наркотиками. Десятки миллиардов долларов текли в Афганистан из США и стран-партнеров, и мы то ли просто не знали о происходящем, то ли закрывали глаза на то, что некоторая часть этих сумм уходит на взятки и подкуп или оседает на банковских счетах в Дубае. Наши собственные ревизоры продемонстрировали, сколь неэффективны – если в данном случае вообще можно говорить об эффективности – оказались средства государственного контроля США. Афганцы, начиная с Карзая и далее вниз по ступеням властной лестницы, должно быть, качали головами, слушая наши обвинения в коррупции: они-то твердо знали, что структуры американского правительства (и почти наверняка представители целого ряда наших самых близких союзников) платят им и их родственникам за посреднические услуги и за иное сотрудничество. Мы с Хиллари Клинтон неоднократно призывали покончить с подобной противоречивой политикой Соединенных Штатов – увы, безрезультатно.

Важным подспорьем на моем «пути паломника»[106]от скепсиса в отношении усиления военного присутствия к одобрению увеличения численности американского контингента в Афганистане стало эссе историка Фреда Кагана, который любезно прислал мне предпубликационный вариант текста. Я давно знал и ценил Кагана, он с самого начала агитировал за «Большую волну» в Ираке, и мы встречались с ним время от времени и говорили об обеих войнах; помнится, одна встреча состоялась вечером в Багдаде, на террасе одного из дворцов Саддама Хусейна. Эссе под названием «Мы не Советы», впоследствии опубликованное в еженедельнике «Уикли стэндард», напомнило о жестоких реалиях моей первой афганской войны. В ходе того конфликта плохо обученная, полунищая и нередко полупьяная Советская армия постепенно перешла к тотальному террору, докатившись до войны с афганским народом; Советы убили по меньшей мере миллион человек и превратили в беженцев от трех до пяти миллионов афганцев. (По другим источникам, вторая цифра ближе к семи миллионам человек.) Они пытались радикально изменить афганскую культуру, широко перераспределяли собственность и стремились уничтожить «ключевые составляющие» местной социальной структуры. Как пишет Каган, «нарастание разочарования влекло за собой рост насилия, в том числе это проявлялось в целенаправленных пропагандистских кампаниях по изгнанию сельского населения (людей заставляли перебираться в города, которые, как казалось Советам, намного легче охранять)… Советы также использовали химическое оружие, мины и иные взрывные устройства, предназначенные для того, чтобы калечить и убивать мирных граждан». Каган не рассказал мне в своем эссе ничего такого, чего я не помнил бы о поведении советских войск в Афганистане в 1980-х годах; работая в ЦРУ, я наблюдал за происходящим, докладывал об этом, а с 1986 года принимал непосредственное участие в противостоянии Советам в Афганистане. Зато эссе Кагана побудило меня – не бессознательно, а уже вполне осознанно, как министра обороны, – сопоставить поведение советских войск и наших военнослужащих в Афганистане. Как сказал Маккристал на нашей встрече в Бельгии, масштабы военного присутствия значат гораздо меньше, нежели то, для чего используются войска. Да, имелись причины осторожничать с выделением подкреплений, и я продолжал придерживаться того же курса, но теперь, во многом благодаря Фреду, я понял, что мы принципиально отличаемся от Советов.

На мои мысли о новых подкреплениях заметно повлияла речь президента Обамы, произнесенная им 17 августа перед ветеранами зарубежных войн. Президент сказал, затронув войну в Афганистане: «Афганский конфликт не завершится в одночасье, мы не победим врага всего за одну ночь. Победа не будет ни быстрой, ни легкой. Но мы никогда не должны забывать… что это не война по выбору. Это война по необходимости. Те, кто напал на Америку одиннадцатого сентября, замышляют сделать это снова. Если их не остановить, боевики «Талибана» создадут для себя еще более надежное убежище, где возродится «Аль-Каида» и вновь станет готовить убийства американцев. И потому это не просто война за правое дело. Это война, победа в которой имеет фундаментальное значение для защиты нашей страны». Единственный раз на моей памяти президент Обама высказался настолько откровенно и четко сформулировал необходимость довести эту войну до успешного завершения. Возможно, президенту передали мои слова, произнесенные в беседе с Эмануэлем несколькими днями ранее, – насчет того, что ему нужно признать «право на войну».