– Ах, дьявол и Хель тебе в задницу! – восхищенно выругался Ингольф, указывая на левый иллюминатор. Там ярким серебряным блюдом на фиолетовом небе светила Луна. В правый било ослепительное Солнце. – Вот красота-то! По мирам я шастал, в небо летал, молниями, как сам Тор, стрелял, Землю с небес видел! Я вот подумал: что, если мне все-таки вернуться к себе с разрядником да и поджарить этого свинского конунга Харальда Косматого?! – весело ревел Ингольф. – Ребята, может, махнем ко мне? С таким летуном мы будем королями мира!

Внезапно в кабине прозвучал неприятно резанувший слух сигнал. Звук грубый, терзающий барабанные перепонки, похожий на хрип какой-нибудь хищной пресмыкающейся твари.

Из динамиков полился речитатив скороговорки на незнакомом языке.

Мы в панике принялись шарить взглядами по экранам, старясь понять, в чем дело. Признаюсь, в тот момент я испугался: только представить, что в агрегате что-то сломается и мы, кувыркаясь, рухнем на землю из стратосферы, не имея ни единого шанса на спасение.

Пульт перемигивался разноцветными индикаторами, место синих и желтых занимали лиловые. Рычаще-мяукающим голосом что-то выкрикивал динамик, а мы с проклятиями – надо было лучше учить язык, мля! – пытались понять, в чем дело.

Дмитрий лихорадочно листал на коленях тетрадку, в которой был записан со слов сантехника перевод краткого руководства по управлению гравипланом.

Наконец удалось отыскать источник беспокойства, и, видит Бог, легче нам не стало. Шкала, показывающая скорость реакции и температуру в урановом котле, медленно наливалась красным. Видимо, мы что-то не так сделали при запуске, или Хатонар успел что-то незаметно испортить, а может, произошла обычная авария, – выяснять, в чем дело, времени да и смысла уже не было.

Правый пульт-экран выдал вместо индикационной таблицы какую-то белиберду и отключился.

– Сажай машину, и давай быстро вылазим! Взорвемся ведь! – Тронк испуганно подскакивал на месте.

– Как вылезешь? – простонал Дмитрий. – Снаружи сейчас не меньше тысячи рентген! – Он ткнул пальцем в какие-то цифры.

– Вы рехнулись?! – взревел пришедший в себя Ингольф, рывком джойстика выравнивая машину. – Куда сажать – под нами лед! – Судя по карте на курсографе, мы были над Антарктидой.

Найдя на схеме рычаг аварийной защиты, я отжал его до отказа. Эффекта это почти не возымело. По-прежнему визгливой скороговоркой частил динамик, и алая полоса на экране пусть медленнее, чем раньше, но ползла к синей черте.

– Надо катапультироваться, – почти простонал Дмитрий, найдя наконец нужную страницу.

Он опрометью кинулся в кресло пилота и принялся жать на клавиши.

На курсовом экране вспыхнула карта Южного полушария, где синим крестиком было помечено наше местоположение.

Затем красный пунктир очертил окружность, центром которой служил крестик.

Я совместил алый треугольник с южной оконечностью Новой Зеландии – кроме нее да еще нескольких островов Тихого океана никакой суши в пределах нашей досягаемости не было. Дважды нажал кнопку на рукояти джойстика.

Компьютер удовлетворенно запищал, и карта исчезла. Отныне программа пойдет автоматически. Электроника спустит кабину по идеальной баллистической траектории, используя маневренные ракетные двигатели. Осталось только взломать опломбированную дверцу на стене слева, разбить стекло и повернуть рычаг. И я сделал это, от волнения пару раз промахнувшись.

Погасла половина огней на клавиатуре – аварийная программа вбила стержни экстренной защиты в гнезда, намертво заблокировав цепную реакцию.

За спиной что-то грохнуло железом, – обернувшись, я увидел, как на месте двери в тамбур появилась металлическая стена. Я еще успел подумать: не дай бог в тамбуре оказался бы сейчас кто-то из наших, – когда сильный толчок в спину швырнул меня на пульт – это отстрелился агрегатный отсек.

Погасли все приборы, и на приборной доске остались мигать лишь несколько сиротливых огоньков.

Подступившая невесомость заклубилась в желудке почти забытой – семь лет назад я последний раз летал на самолете – дурнотой.

Через минуту или две, показавшихся такими долгими, тяжесть немилосердно вдавила нас в кресла – корабль, отскочив от плотных слоев атмосферы, устремился обратно в космос, гася скорость.

«Процентов тридцать от силы, что все кончится хорошо», – подумал я, с трудом проталкивая воздух в грудь.

Вновь невесомость… опять тяжесть… снова потеря веса, сопровождающаяся тошнотой. Толчки – сработали аварийные пороховые двигатели. «Нет, не тридцать – двадцать…»

Вот кабина покачнулась – выстрелили в обе стороны крылья.

Плавное скольжение вниз.

И вот на блистер-экране в разрыве облаков показалась земля: скалистый берег, окаймленный белой полосой прибоя. Море с высоты выглядело необыкновенно синим, как жидкий сапфир. Невысокие горы покрывали темно-зеленые леса.

Потом экраны погасли, залившись ровным белым сиянием – видимо, сдохла последняя телекамера.

Нас то вдавливало в кресло, то накатывалась отвратительная тошнота подступающей невесомости, когда тело, казалась, превращалось в воздушный шарик. Потом за нашей спиной зашипели аварийные ракетные толкачи, а затем мы ощутили рывок – раскрылся парашют. Некоторое время мы падали, раскачиваясь, и вот наконец сильный удар. Нас проволокло еще несколько секунд, так что мы едва не повылетали из кресел, и вдруг все разом кончилось.

Кабина приземлилась.

Свет погас, затем вспыхнул вновь. Несколько аварийных ламп тускло засияли на стенах.

Я выбрался из кресла и тут же оказался на четвереньках – окружающее размазалось перед глазами, светильники расплылись мутными пятнами. Перегрузка и полет из стратосферы не прошли даром. Минут пять, охая и бормоча сквозь зубы проклятия, мы приходили в себя.

– И что нам теперь делать? – буркнул Орминис, после того как несколько минут мы тщетно пытались открыть дверь в тамбур.

– Эй, ребята, вы не с того конца начали, – позвала из кабины Мидара.

Она, все еще пошатываясь, указывала на пульт, где мигала сиреневым светом клавиша.

Дмитрий, на секунду замешкавшись, надавил клавишу, и над нашими головами зажужжали электромоторы.

С некоторым недоумением – что за каприз конструкторов? – мы взирали на то, как на потолке медленно распахнулся треугольный люк.

– Ну что, полезли? – залихватски рявкнул Ингольф, подпрыгивая. И через мгновение, взвыв, брякнулся вниз, растянувшись на покосившемся полу.

С искаженным лицом он бешено тряс краснеющей рукой.

Мы все как-то забыли, что при проходе через атмосферу внешняя оболочка кабины нагрелась до невозможности. Впрочем, мы это почувствовали – в кабине была изрядная жара, и только пережитое перенапряжение помешало нам обратить на это внимание.